Если ты будешь любить его больше, чем меня, я…»
Привет, Зина!
Это было нечестно – Илья тебе понравился! Ты сказала, как дети говорят: «А мне и не надо!»
Ты и правда трудная, тяжелая, как неподъемный шкаф. Для тебя главное – владеть и подозрительно проверять, кого больше любят.
Привет, дорогая Ася!
Да.
Но у меня есть «уважительная причина»: мы с тобой, Ася, совершенно по-разному росли.
В твоей жизни вообще не было места интимности, у тебя и не было настоящей домашней жизни, когда дома тихо и только свои. У вас всегда жили-были гости: кто-то зашел с вокзала на минутку и остался на месяц, кто-то только что приехал из Парижа и сразу к вам…
Моя мама любила повторять: «Ася – сын полка, бедный ребенок, без матери и с таким отцом». Это звучало сложно, осуждающе, но со скрытым одобрением, – твой отец был знаменитым, а главное для мамы – успех.
Когда мама говорила «Ася бедный ребенок, без матери», у меня от ужаса заходилось сердце, – а если бы это я была без мамы?.. И тут же думала – а как бы это было, без мамы? Никто бы на меня не кричал. Никто не повторял бы и «у нас такая семья», и… помнишь, какое слово было у нее для меня самое главное? Планка. Сколько раз я слышала «ты должна держать планку»?! Миллион.
Знаешь что? Меня до сих пор тошнит от слова «планка»!
Мама всегда меня подставляла. Мы с ней страшно ссорились, до крика, до визга. Папа выходил из кабинета на крики, и мама мгновенно менялась в лице – нежно улыбалась и недоуменно говорила: «Нет, ну ты представляешь, – так орать! У Зины совершенно нет сдерживающих центров». Папа брезгливо смотрел на меня и уходил обратно в кабинет.
Нет, я понимаю! Она хотела быть для папы женственной, праздничной, а не орущей мегерой с перекошенным от злобы ртом. Но зачем же всегда меня подставлять?! Это маленькое предательство каждый раз было мне как будто заново.
Она любила папу за то, что он знаменитый писатель, иначе зачем она вышла за него замуж? Папа был очень благородный и красивый, – все говорили, что он похож на Маяковского, но на целое поколение старше, ему было под пятьдесят, когда я родилась. А ей не было тридцати. Она так гордилась его положением, повторяла бесконечно: «Я посвятила ему свою жизнь». Ему, а не мне.
Она и меня любила за то, что я красивая, приношу домой одни пятерки. Я ей пятерку, она мне немного любви. Как автомат, четко выдающий на каждую копейку стакан газированной воды.
Вот скажи, как она умудрилась сделать так, чтобы единственный ребенок вырос таким недолюбленным?! Я всегда чувствовала, что они с папой вместе, вдвоем, а я на обочине, не главная. И я всегда ревновала и боролась с ней за папу – а что мне оставалось делать?!
Зачем я сейчас это вспомнила? Ну, во-первых, это объясняет, почему я так страстно боролась за тебя, – я за все боролась. Мне всегда казалось, что мне мало любви, что нужно немедленно эту любовь заслужить, заполучить,
