привязанным за спиной. Все в европейской одежде, хотя кое-кто и в рваной, да и ноги босы. Все они – жители городских поселков или «белых» ферм. Вышеславцова, как и Гончарова и других русских путешественников, возили по наиболее обжитым белыми людьми частям колонии. В селениях африканцев ему побывать не удалось.
Но тем ценнее, что он на своей картине изобразил не дворец губернатора, не гостиницу для приезжих из Европы и не благоденствующую бурскую или английскую ферму, а этих людей, на которых никакие гиды и сопровождающие отнюдь не стремились обратить его внимание.
Да и на второй картине Вышеславцова – двое африканцев, скорее всего, готтентотов. Один тащит мешок, второй, уже немощный, опирается на посох. Бредут по дороге в город. На третьей – океанский берег.
Вот рассказ самого Вышеславцова о том, как он делал свои этюды.
«Переходя из улицы в улицу, с пристани на рынок, попали мы с Ч. на двор пакгауза, где толпа индусов хлопотала около больших весов, вешая огромные тюки и складывая их потом в целые горы. Почти все индийцы были голые; небольшие белые передники, красные фески да ожерелье составляли весь костюм их. На некоторых были белые плащи, набросанные с таким вкусом и уменьем, что можно было засмотреться на складки этой живописной одежды, облегающей коричневое тело. Толпою распоряжался небольшой худенький человек, кровный индус, в чалме из тонкой белой шали и в белой рубашке, или тунике, красиво драпировавшейся на его грациозном, породистом стане. Собою он был тоже очень хорош; взгляд орла, тонкий, прямой нос с прекрасно очерченными ноздрями, рот почти женский; небольшие усы темнели даже на темном фоне кожи; маленькие сухие руки, с тонкими длинными пальцами, могли бы возбудить зависть самого лорда Байрона, который красоту рук своих ставил, кажется, выше своей поэтической славы и которого аристократическое происхождение Али-паша признал по рукам и ушам».
Пожалуй, к чести Вышеславцова стоит вспомнить, что тогда, как и в наше время, писать так об индийце мог только человек, не зараженный расизмом.
Вышеславцов стал рисовать его. Однако завершить этюд оказалось трудно. «Но господин, который нанял индийцев для работы, вовсе не разделял нашего восторга; сначала он, ворча, как бульдог, ходил кругом нас, но наконец без церемонии разогнал живую картину».
Видя эти зарисовки и читая о том, как они делались, разве можно не добавить: как же много надо запаса доброты к человеку вовсе другому, под иным небом живущему, чтобы так сердечно передать карандашом его улыбку.
Больше всего Вышеславцов писал о людях, о том смешении рас и народов, которое он увидел в Капской колонии. «Кажется, будто все народы мира прислали в Каптаун по образчику своей национальности; на улицах пестрота удивительная; то краснеются малайские тюрбаны, то стоит толпа кафров, людей сильно сложенных, с лицами темно-медного цвета, то Мозамбик, то негр pur-sang, то индус в своем живописном белом плаще, легко и грациозно драпированном. Прибавьте
