с высоты птичьего полета.
Эпицентр взрыва. Огромная воронка, полная воды, расстилается под крыльями птицеящера. Вода в ней удивительно спокойная, несмотря на ветреную погоду. Эта вода всегда безмятежна – и лучше бы в нее не соваться. Это знает даже крошечный птицеящер с почти отсутствующим мозгом.
Покосившиеся фонарные столбы отмечают путь. В проводах одного из них бьется под порывами ветра изодранное белое полотнище – словно знак капитуляции всего человечества. Птицеящер набирает высоту, в последний момент уворачиваясь от белого всплеска.
Мертвый канал, почти обмелевший. Бурые заросли по его берегам. Местами камни набережной вывернуты толстыми мясистыми побегами.
Пронизывающий ветер, несущий пыль и рентгены, сдувает мусор с набережных.
С высоты птицеящер видит караван диггеров, идущих очень осторожно. В авангарде трое, передвигаются они перебежками, прикрывая друг друга, – как боевая группа. Оружие, перемотанное тряпками, – старые «калаши» и дробовик. Противогазы. Капюшоны, стянутые вокруг резиновых масок. Заклеенные скотчем штаны и рукава.
Высокий диггер останавливается. Выпрямляется. Это Убер.
К нему подходит другой диггер, ниже ростом. Это Седой. Трубка его противогаза перемотана синей изолентой. Седой поворачивается, делает знак рукой остальным – стоп, передышка. Караван, состоящий из десяти человек, с облегчением останавливается. Люди сбрасывают тяжеленные баулы с плеч, садятся, пьют воду, негромко переговариваются. Они спокойны. Но в этом спокойствии чувствуется некоторая нервозность.
Вдалеке слышен странный гул. Словно тысячи лап переступают по мертвым улицам города. Далекий лай, доносящийся оттуда, сливается для диггеров в глухой белый шум.
В бинокли Седой и Убер разглядывают поток собачьих тел. От поднимающегося за горизонтом солнца собаки уже не серые, как они есть, а багрово-оранжевые. Потоки косматых тел заливают улицы Петербурга. Это собаки Павлова, как их называют в Питере. Их тысячи и тысячи.
– Красные собаки, – сказал Убер. – Прямо как в «Книге джунглей». Вроде ж не сезон, а?
– Это Гон. – Седой убрал бинокль. Сунул его в потертый пластиковый футляр и застегнул крышку.
– Да уж вижу, что Гон. Черт, не вовремя, а? Я думал, он только весной бывает…
– Надо их отвлечь, – сказал Седой. Убер огляделся. Тоже спрятал бинокль в футляр, повесил на пояс. Достал и нацепил на резиновую маску темные очки в тонкой золотой оправе. Пижон, подумал Седой. Смотрелось это… экстравагантно.
– Их надо увести на юг, юго-восток, – сказал Седой.
– Иначе не пройдем? – Убер помолчал. – Черт, а ты прав. Да, надо. «А мы пойдем на север… а мы пойдем на север», – пропел он неожиданно.
– Я пойду, – сказал Седой.
Убер покачал головой. За линзами глаз не было видно, но чувствовалось, что он усмехается. Пижонские темные очки только подчеркивали это впечатление.
– Нет, ты не пойдешь. Я пойду.
Противостояние,
