модели.
5. Символ вещи есть ее внутренне-внешнее выражение, но оформленное согласно общему принципу ее конструирования.
6. Символ вещи есть ее структура, но не уединенная или изолированная, а заряженная конечным или бесконечным рядом соответствующих единичных проявлений этой структуры.
7. Символ вещи есть ее знак, однако не мертвый и неподвижный, а рождающий собою многочисленные, а может быть, и бесчисленные закономерные и единичные структуры, обозначенные им в общем виде как отвлеченно данная идейная образность.
8. Символ вещи есть ее знак, не имеющий ничего общего с непосредственным содержанием тех единичностей, которые тут обозначаются, но эти различные и противостоящие друг другу обозначенные единичности определены здесь тем общим конструктивным принципом, который превращает их в единораздельную цельность, определенным образом направленную.
9. Символ вещи есть тождество, взаимопронизанность означаемой вещи и означающей ее идейной образности, но это символическое тождество есть единораздельная цельность, определенная тем или другим единым принципом, его порождающим и превращающим его в конечный или бесконечный ряд различных закономерно получаемых единичностей, которые и сливаются в общее тождество породившего их принципа или модели как в некий общий для них предел» ([Лосев, 1991; 272–273]; курсив автора. – Ю. П.)[14].
Итак, есть некоторая совокупность мифов – «предзнаний» как реального, так и виртуального характера: некоторые мифы суть передаваемые из поколения в поколения определенные элементы реального существования человека в реальных условиях; некоторые – созданные воображением человека в силу непостижения этих явлений или в силу получения «знания» о них как мифа, возникшего в иных условиях существования. Постепенно мифы как архетипы некоторого знания, с одной стороны, утрачивают свою исходную «реальность» и также приобретают некоторую виртуальную «субстанцию», а с другой – изменение условий жизни трансформирует, дополняет и изменяет миф с целью его приспособления к этим новым условиям: в нем сохраняется некоторое исходное ядро, практически не различимое под наслоениями. Миф трансформируется в символ, сопряженный с некоторым ранним, но во многом утерянным «предзнанием». А символ, в свою очередь, становится знаком, «сокращенно– обобщенным» означением того, что кроется за символом и соответственно за мифом. Однако сам знак, как находящийся на уже значительном отдалении от означаемой им «реальности» – через миф о ней и символ ее, – естественно связывается не с каким‑то конкретным элементом знания, а со всей совокупностью аналогичных знаний: в одних случаях денотат отражен более отчетливо, в других – менее; в одних случаях сигнификат выражен более полно, в других – менее, однако, как уже говорилось выше, каждый знак может быть соотнесен со множеством объектов и множеством смыслов, что позволяет ему контактировать с другими знаками и служить для означения множества явлений.
Таким
А что – не символ? Так вопрошала М. И. Цветаева…
