гемоглобина упал до 3 г/дл. У меня почти не осталось тромбоцитов – частичек крови, которые отвечают за ее свертываемость. Совсем не было времени на проверку совместимости донорской крови и переливание, так что на улучшение этих показателей в ближайшее время рассчитывать не приходилось. Я знала, что уже впала в шок и мое артериальное давление было столь низким, что вообще с трудом обнаруживалось. Пациенты в таком состоянии обычно не переносят операции.
Я долгое время считала обращение в веру на смертном одре попыткой легким путем добиться отпущения грехов, однако теперь я понимала, насколько огромен соблазн. Я умирала, а мои религиозные взгляды так до конца и не устоялись – я всегда планировала, что в будущем обязательно смогу обрести в чем-то уверенность. Хотя временами я и чувствовала в своей жизни благословение чего-то по-настоящему божественного, это ощущение было недостаточно осязаемым, чтобы я могла построить вокруг этого нечто материальное и обратиться в религию. Подобно легкому ветерку, ощущению недоставало массы, чтобы я могла в него погрузиться.
Будучи опытным врачом, я в полной мере ожидала умереть в операционной, и, будучи врачом, понимала, что никому не станет лучше, если я поделюсь с ними этим своим убеждением и начну прощаться.
Я верила, что нет никакого смысла предвосхищать чьи бы то ни было страдания – пускай боль наступает, когда тому приходит время. Так что вместо того, чтобы напугать или предупредить свою семью, я просто сказала: «Ах, сплошная нервотрепка». На этих словах меня закатили через открытые стальные двери в освещенную резким светом операционную.
Чтобы вызвать в памяти воспоминания о каких-то прошлых событиях, нужно их заново прокрутить в голове, причем не пассивно. Это не то же самое, что достать кружку с полки на кухне, – каждый раз, когда мы что-то вспоминаем, мы меняем синаптическую структуру этого воспоминания. Мы заново его формируем, заполняя недостающие детали. Будто та кружка сделана из все еще податливой глины и тепло наших рук оставляет на ее поверхности заметные вмятины. Когда мы в следующий раз вызываем это воспоминание, то нам на ум приходит последнее воспоминание об этом воспоминании – мы достаем кружку с оставленными нами же вмятинами. Из этих неполноценных данных мы и составляем общее представление о себе. Таким образом, мы шаг за шагом, снова и снова постепенно себя переписываем.
Я помню холодную операционную и мелькание синих клякс облаченных в хирургические халаты тел, приглушенные масками голоса, которые звучали, как замотанные шарфами дети во время зимней прогулки. Белоснежную квадратную плитку, покрывающую стены. Бодрящий запах летучих спиртов. Стальную поверхность стола. Дренажную емкость на полу для сбора все еще теплой крови. Размазывающую у меня на животе антисептик медсестру. Лекарство было холодным, как бензин. Когда они начали вводить меня в наркоз, я услышала тревожный голос анестезиолога: «Мы ее теряем… систолическое давление 60».
Совсем было отключившись,
