а не о моем собственном.
Десять лет назад я начала изучать медицину. Повидала достаточно, чтобы знать возможные варианты дальнейшего развития событий.
Я видела, как женщины теряют ребенка. Как матери умирают, а младенцы выживают. Я боялась последнего. Я была в ужасе от мысли, что ребенок может войти в этот мир через ворота смерти. Сдержанные празднования дней рождения, совпадающих с годовщиной смерти. Дети без матерей. Воздушные шары и надгробные камни. Я затрясла головой, стараясь отделаться от образа надгробного камня.
Я подняла глаза и увидела рядом свою маму с явным выражением тревоги на лице. Ее губы были сжаты, брови нахмурены – следствия того самого звонка, которого так боится любая мать. Ее совершенно обычный вечер был прерван зазвонившим телефоном. Она услышала страх в голосе моего мужа. Она проехала пятьдесят километров во мраке ночи, чтобы добраться до этой расположенной в центре города больницы.
«Ты позвонил моей маме?» – обвиняющим тоном спросила я Рэнди. Я не помнила, чтобы он отходил достаточно надолго, чтобы успеть позвонить.
«Ну конечно, он мне позвонил», – ответила она за него.
Почувствовав свое поражение, я обмякла на каталке. Я была расстроена не потому, что не хотела ее здесь видеть, – просто ее присутствие стало подтверждением того, что я больше не могу сдерживать боль в своем теле. Я была достаточно больной, чтобы сделать больно тем, кто меня любит.
«Не знаю, что со мной не так», – виноватым тоном сказала я, чувствуя себя бесполезной из-за того, что не в состоянии кого-либо в чем-либо заверить.
Трубка, по которой стекала моча, наполнилась кровью.
«Может быть, это просто камни в почках, – сообщила врачам моя мама. – У ее отца были ужасные камни в почках».
Они ввели еще морфина. На боль это никак не повлияло. Медсестра отчиталась перед дежурным акушером, и он ответил: «Если хочет еще, дайте ей еще, только ребенку придется несладко, если нам придется принимать роды. В общем, как она захочет».
Как я захочу. Забавно, что он так сказал.
Я изначально вообще не хотела именно морфина. Я хотела, чтобы они нашли причину боли и устранили ее. Я была поражена как фривольностью его ответа, так и тем, что ему хватило глупости предложить мне самой стать ответственной за свой медицинский уход. Я понимала, что в таком состоянии не смогу руководить процессом. Вместе с тем я прекрасно понимала, что он имел в виду, когда сказал, что ребенку придется несладко. Весь морфин, что был введен в мой организм, неизбежно должен был попасть через плаценту и в крошечный организм ребенка. Если бы я родила ребенка прямо в ту ночь, то теоретически он мог оказаться не в состоянии самостоятельно дышать достаточно эффективно. Моя боль, вернее, мое нежелание ее терпеть, ставили здоровье ребенка под угрозу.
В общей сложности мне ввели уже пятьдесят миллиграмм морфина, сначала добавляя по два,
