самостоятельно ехать в больницу, мы неслись на скорости сто шестьдесят километров в час, молясь о том, чтобы не опоздать. Я была уверена – внутри меня что-то лопнуло. Я не знала, указывала ли действительно боль на перфоративную язву, как я изначально предполагала, или же дело было в чем-то другом. Но вспомнила, как в мединституте нам рассказывали, что пищеварительные ферменты поджелудочной железы, вырвавшиеся на свободу, способны разъедать внутренние органы, подобно серной кислоте. Я решила, что мучительная жгучая боль, которая распространялась по телу, была следствием того, что мои органы постепенно превращаются в кашу. Я знала, что мне нужна срочная операция. У дверей отделения неотложной помощи меня водрузили на инвалидную коляску, а Рэнди предложил поставить мне на колени один из пластиковых контейнеров.
Охранник увидел меня – беременную женщину, которую явно мутило, и спросил, насколько именно я беременна. «Седьмой месяц», – ответила я, совершенно не понимая, с какой стати мне раскрывать столь личную подробность больничному охраннику. Нас спокойно перенаправили в родильное отделение прочь от центра травматологии, куда я изначально намеревалась попасть. Он пояснил, что таковы правила. «Всех, начиная от шестого месяца, принимают в родильном». Я понимала, что нет смысла спорить.
В нашей больнице любили и ценили правила. Они были залогом безопасности наших пациентов. Чтобы оказывать превосходную медицинскую помощь, нужна стандартизация. И тем не менее годы моей медицинской подготовки, осознание мной необходимости быть осмотренной хирургом с последующим срочным хирургическим вмешательством – все это меркло в свете больничных правил.
Больничный охранник за какие-то пять секунд решил за меня, кто я такая и что мне нужно. Я посмотрела на своего мужа, и мое выражение лица говорило: «Просто чтобы ты имел в виду – это решение может меня в итоге убить».
По прибытии в родильное отделение мне пришлось ненадолго встать, чтобы надеть больничную рубашку, и я тут же поняла, как много успело поменяться. У меня резко сузилось поле зрения – я видела только то, что было прямо у меня перед глазами. Мой мозг казался каким-то опухшим, словно кутил всю ночь напролет без меня. Нездоровое любопытство помогло мне ненадолго сосредоточиться, и я поняла, что испытываю самый настоящий шок. Я понимала, что мое несвежее состояние, словно я была после попойки, свидетельствовало о том, что мозг получает недостаточно крови. Когда я лежала, кровеносным сосудам моего организма удавалось направлять туда достаточно крови, отводя ее от других участков тела, однако стоило мне встать, и они были уже не в силах преодолеть гравитацию. То небольшое количество крови, что оставалось у меня в сосудах, стекало к ногам, лишая мозг необходимой ему подпитки.
Чья-то рука просунула в мое поле зрения пластиковый контейнер с оранжевой крышкой. Не могла бы я предоставить им мочу на анализ? Я вообразила себе те усилия, которые мне придется предпринять,
