бок о бок, в двух шагах. То было одной из причин, вселявших в посторонних страх перед волшебным царством: единожды оказавшись внутри, можешь никогда в жизни не сыскать пути обратно.
Но Луна дорогу знала. Вскоре она вошла в небольшую безлюдную пещеру, где каменные стены дворца уступали место кружевам корней, ниспадающих с потолка.
Остановившись под их пологом, она сделала глубокий вдох и сосредоточилась.
Мягкие складки сапфирового, точно ночной небосвод, платья разгладились, обратившись простеньким синим сукном. Самоцветы, украшавшие платье, исчезли, вырез декольте сомкнулся, завершившись стоячим гофрированным воротником и чепцом, прикрывшим голову. Труднее пришлось с собственным телом: тут следовало со всем тщанием иссушить и обветрить кожу, волосы из серебряных сделать невзрачно-русыми, а сияющие серебром глаза наполнить жизнерадостной синевой. Искушенные в превращениях дивные знали: главное – внимание к мелким деталям. Не оставляй неизменным ничего, да прибавь кой-какие штришки – родинку там, оспинку сям – и вполне сойдешь за обычного человека.
Однако созданием иллюзии самой по себе дело вовсе не ограничивалось. Сунув руку в поясной кошель, Луна вынула ломтик хлеба – того самого, из ларца.
Грубо смолотый ячмень застревал меж зубов; чтоб проглотить все, пришлось постараться. В качестве пищи сей хлеб заслуживал лишь презрения, но действовал исправно, а потому и ценился дороже золота. Покончив с последней крошкой, Луна подняла руку и погладила ближайший корень.
С негромким шорохом корни, словно щупальца, сомкнулись вокруг и повлекли ее наверх.
Наружу она вышла из ствола черной ольхи, стоявшей на Сент-Мартинс-лейн, в каком-то броске камня от зданий, облепивших городскую стену и огромную арку ворот Олдерсгейт, точно грибы-трутовики. К ее удивлению, наверху было раннее утро. Конечно, Халцедоновый Чертог не пребывал вне времени мира людей, подобно отдаленным волшебным землям (сие обстоятельство весьма затруднило бы любимые игры Инвидианы), однако забыть о течении дней там было проще простого.
Поправив чепец, Луна отступила от дерева. Ее появления из ствола ольхи никто вокруг не заметил. То был последний предел Халцедонового Чертога, граница волшебства, укрывавшего подземный дворец, простиравшийся внизу, под ногами смертных, а вместе с дворцом – и всех входящих и выходящих, но, стоило лишь отойти от входа, защитные чары заканчивались.
Словно затем, чтоб лишний раз напомнить о времени, над муравейником Лондона разнесся звон колоколов Собора Святого Павла. Даже почувствовав, как волны звука омывают ее, не причиняя никакого вреда, Луна не смогла сдержать легкого содрогания. Да, прежде она проделывала все это множество раз, однако ж первое испытание защитных чар неизменно внушало тревогу.
Но нет, ей ничто не грозило. Подкрепленное пищей смертных, волшебство устояло под натиском человеческих верований, и под его защитой Луна могла разгуливать среди людей, не опасаясь
