style="font-size:15px;"> – Слушаюсь! – Попеленко различил в бричке темный угловатый силуэт. – Ой, а это хто?
Ему не ответили. Попеленко, отвернувшись, мелко перекрестился.
Иван отодвинул запорную доску у ворот. Серафима выбежала на голос, в руке держала «летучую мышь».
– Господи, Ваня! Услышала меня Милостивая, услышала…
Свет упал на Гупана. На майоре были автоматные и гранатные подсумки, ППШ, пистолет в кобуре, фонарик на груди. Он казался квадратным.
– Ты, Микифорыч? Ще не убили?
Во дворе хлопцы распрягали лошадей, мелькали лучи фонариков, кто-то бежал с ведрами к колодцу. Связанного, избитого гробом и занемевшего Сеньку подняли из брички, перетащили в телегу: он плохо держался на ногах.
Гроб положили на землю. Борец и Полтавец, в повязках, обушками топоров навернули жесть на крышку гроба. И начали свое «тюк-тюк».
– А шо за гроб? – шепотом спросила Серафима.
– Не бойся, Фадеевна, – ответил ей Гупан. – До утра не побеспокоит.
За заборами, у своих домов, белели озабоченные, испуганные лица глухарчан: Малясов, Тарасовны, Кривендихи…
6
Глумский появился незаметно. Протянул руку Гупану, огляделся. Послушал «тюк-тюк». В слабом свете «летучей мыши» мелькали обушки.
– Микифорыч, кого привез?
– Штебленка.
– Застрелили?
– Повесили.
– Ах ты боже! Даже обжиться не успел!
– На этом свете никогда не успевают.
– Ехали б ко мне, у меня просторно.
– Мы, Харитоныч, как селедка: и в бочке уместимся. А мне покалякать с лейтенантом. Слышь! – Гупан притянул председателя за рукав: – Закон готовится. Карателей, по суду, вешать в местах, где гадили. Прилюдно!
– Дожить бы, – мрачно сказал Глумский.
7
Арестованный, прикорнувший кое-как, со связанными руками, на телеге, потянулся, стараясь расправить тело.
– Пить хо́чу.
Данилка, сменивший Кириченко, поднес к губам Сеньки флягу. Напиться как следует не дал.
– И есть хо́чу.
– Ты еще в сортир попросись.
– А что, нельзя?
– Можно. Не развязывая рук.
– Пошел ты!
Иван носил сено лошадям.
– Пойдем! – сказал Сеньке и развязал ему руки.
Карабин Иван держал под мышкой. Пошли за сарай. Сортир был плетеный: деревья в Полесье дешевы, а доски дороги. Звук струи, казалось, никогда не прекратится.
– Ты меня, правда, не узнал? – спросил Сенька, вздохнув с облегчением.
– Что, твой портрет в газетах был?
– Да ты ж не злой, лейтенант. Может, отпустишь, а?
– Давай, выходи… Это не беседка.
8
В хате горела плошка. Хлопцы сновали туда-сюда.
– Ноги,
