небольшая, чистенькая. Похоже, здесь раньше был детский сад. А потом здание переоборудовали в гостиницу.
– Нам всем лучше селиться по двое, – тихо говорит Саша, и я понимаю его с полуслова.
– Нам номера на двоих.
На лице Ульяны никаких эмоций – словно так и надо. Лицо Никиты приобретает недовольное выражение, но я незаметно толкаю его в бок, и он кривится, как будто съел что-то горькое или кислое.
В номерах мы не прохлаждаемся, быстро распаковываем чемоданы и пристраиваем на полочку в ванную всякие мелочи – мыло, шампунь и гель для душа. И принимаем по очереди с Ульяной душ. Когда после прохладного душа я хочу выйти на балкон, Саша мгновенно появляется на соседнем балконе.
– Нельзя, – говорит он почти одними губами. – Быстро в номер, и не высовываться! Я подойду к двери, когда будет пора ехать, вместе с Никитой и постучу вам условным знаком: три раза. Больше никому не открывать! Понятно?
– Да.
Мы встречаемся внизу с нашим провожатым и вновь залезаем в джип. Нас опять ждет поездка – в село Элиджи-Ведено, где находится школа.
Нас встречает учительница Мадина Дзагоева, она провожает нашу небольшую компанию в класс, и я с комком в горле вхожу к детям. Они смотрят настороженно, словно не зная, чего им от меня следует ожидать. Я рассказываю им о выставке, о том, что их рисунки увидят другие дети, и прошу их нарисовать мирную жизнь – как они себе ее представляют. На их лицах – сосредоточенность и усердие, они начинают рисовать и постепенно погружаются в мир своего воображения.
Я потом буду долго рассматривать эти рисунки и каждый раз плакать – так они на меня действуют, эти несбывшиеся мечты и расстрелянные надежды. Каждый ребенок представлял мир без войны по-своему, но все эти рисунки были в чем-то схожи: дома на них были яркими – красными, зелеными, желтыми… А вот небо на многих картинах было темным – они не знали другого неба, там притаилась главная опасность: выстрелы и взрывы…
С тем мальчишкой, чей взгляд меня потряс, когда я смотрела телерепортаж – с Русланом Аслаевым, – я даже подружилась. Он привел меня в свое любимое место, к старинной крепости в горах, сильно разрушенной временем. Но каменные стены и узкие бойницы еще были крепки и выглядели внушительно. У Руслана погибли родители, и он жил с дедом. Об этом он рассказал мне спокойно, с сухими глазами. А вот я не удержалась и заплакала, прижав его к себе. Он отстранился и отвернулся в сторону.
Я пообещала ему, что когда-нибудь обязательно приеду сюда еще раз. Непременно…
Когда мы вернулись в Москву, Никита заколдовал над рисунками. Он предлагал одну идею за другой. Наконец мы остановились на следующем варианте: сначала показываем рисунки детей, потом – взрывы и бомбежки, рисунки тоже разрываются в клочья, и их уносит черный от взрывов ветер. А в конце «ставим» рисунок Руслана – оранжевый дом, огромные цветы перед ним, почти достающие до крыши, на заднем плане – горы, там закат: в горах догорает солнце. И закат похож на язычки пламени. А небо – не темное, а спокойное, предвечернее.
