style="font-size:15px;"> – Нет, – отвечал Паша угрюмо, – у меня учитель был, но он уехал; меня завтра везут в гимназию.
Сережа вопросительно взглянул на Пашу.
– А что такое это гимназия? – спросил он.
– Где учатся, – отвечал Паша прежним серьезным тоном.
– А! – произнес Сережа.
В это время они подошли к пруду. Сережа позвонил в колокольчик.
– Вот и рыбки! – сказал он, когда рыбки в самом деле вышли на поверхность бассейна.
– Вижу! – отвечал Паша и стал глядеть на воду; но вряд ли это его занимало, а Сережа принялся высвистывать довольно сложный оперный мотив.
На балконе в это время происходил довольно одушевленный разговор.
– Стыдно вам, полковник, стыдно!.. – говорила, горячась, Александра Григорьевна Вихрову. – Сами вы прослужили тридцать лет престолу и отечеству и не хотите сына вашего посвятить тому же!
– Он у меня, ваше превосходительство, один! – отвечал полковник. – Здоровья слабого… Там, пожалуй, как раз затрут… Знаю я эту военную службу, а в нынешних армейских полках и сопьется еще, пожалуй!
– Ваш сын должен служить в гвардии!.. Он должен там же учиться, где и мой!.. Если вы не генерал, то ваши десять ран, я думаю, стоят генеральства; об этом доложат государю, отвечаю вам за то!
– Ну что ж из того: и поучится в Пажеском корпусе и выйдет в гвардию?..
– Ну, да: и выйдет в гвардию…
– А что потом будет? Бедному офицеру, ваше превосходительство, служить промеж богатых тяжело, да и просто невозможно!
Серьезное лицо Александры Григорьевны приняло еще более серьезное выражение. Она стороной слышала, что у полковника были деньжонки, но что он, как человек, добывавший каждую копейку кровавым трудом, был страшно на них скуп. Она вознамерилась, на этот предмет, дать ему маленький урок и блеснуть перед ним собственным великодушием.
– Не смею входить в ваши расчеты, – начала она с расстановкою и ударением, – но, с своей стороны, могу сказать только одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться на одних словах, а доказываться и на деле: если вы действительно не в состоянии будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я буду его содержать, – не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
Александра Григорьевна замолчала, молчали и два ее собеседника. Захаревский только с удивлением взглянул на нее, а полковник нахмурился.
– Нет, ваше превосходительство, тяжело мне принять, чтобы сыну моему кто-нибудь вспомоществовал, кроме меня!.. Вы, покуда живы, конечно, не потяготитесь этим; но за сынка вашего не ручайтесь!..
– Сын мой к этому будет обязан не чувством, но законом.
– А мой сын, – возразил полковник резко, – никогда не станет по закону себе требовать того, что ему не принадлежит, или я его и за сына считать не буду!
Лицо Александры Григорьевны приняло
