в руках и с полотенцем через плечо. Теперь у него вид был бойкий и живой.
– Тебя как звать, – Акимкой? – шутливо спросил его Тутолмин.
– Алистратом, – отвечал мальчик, посмеиваясь.
– Ну, Алистрат, давай мыться. – И Тутолмин стал шумно плескаться холодной водою. Затем он оделся и вышел в другую комнату. Обе комнатки были уютны и светлы. В них дышалось как-то легко: особенное чувство успокоения сходило среди этих стен, ярко выбеленных мелом.
К чаю появился Захар Иваныч, немилосердно гремя своими длинными сапогами. Вместе с ним запах какой-то славной свежести ворвался в комнату. Да и сам он был славный: розовый румянец заливал его добродушное лицо и глаза оживленно блистали. Оказалось, что он встал сегодня в три часа и до сих пор находился в поле. У него начинался сев. Новые сеялки, выписанные от Липгарта, работали великолепно. «И, представь, до чего сметлив этот русский человек, – поспешно рассказывал Захар Иваныч, – я все не догадывался: почему сеялка вдоль борозд высевает столько-то, а поперек – больше. И что же! Нестерка, бездомовник, пропойца, лентяй, сразу открыл Америку: весь секрет-то в том, что вдоль борозд сеялка идет плавно, а поперек – порывами, а потому усиленно выталкивает семена… Простая штука, а поди ты с ней!.. Ведь все горе-то – эта закаменелость русская. Тот же Нестерка непременно на жниво уйдет от меня, и не удержать его ни за какие пряники… А куда уйдет? Паршивую ржишку убирать, да потом эту же ржишку и жрать пополам со всяким дерьмом!.. В голод, в холод уйдет!»
Илья Петрович безостановочно пил чай и тонко посмеивался в ответ на рассказы Захара Иваныча. Нервы его были как-то странно покойны. На душе было ясно и тихо. И он вспомнил о вчерашнем вечере. «Для чего кипятился?» – подумал он, и особенно противен стал ему вчерашний вечер. «Не заманут!» – промелькнуло у него. Но вместе с этим как будто и приятное чувство шевельнулось в нем. Он с удовольствием припомнил внимательное личико девушки и ее грациозную фигуру, изящно драпированную платьем, и ее пристальный взгляд, умный и блестящий…
– Вот завтра поедем-ка паровой плуг пытать, – продолжал между тем Захар Иваныч, – по случаю куплен. Стоит две тысячи фунтов, а я за семь тысяч рублей купил. Лорд тут один в трубу вылетел. Любопытная штука. Осенью-то привезли его по заморозкам, я и не успел попытать. А интересно. В Бельгии, у Платера, двенадцать гектаров катает. Как-то у нас?
– Да на какого лешего тебе паровой плуг?
– Ты не знаешь, брат. Я с ним ведь на все кризисы плюю. А то два года тому у крестьян случился урожай богатый – плугарей я и не нашел.
– Так, значит, урожай богатый – для вас кризис? – иронически заметил Тутолмин.
– Не придирайся ты к словам, пожалуйста.
Но Тутолмин и не придирался. Он только посмеивался себе в бороду да аккуратно опоражнивал неисчислимые стаканы с чаем. А по уходе Захара Иваныча стал разбираться со своими вещами. Из чемоданчика вылезли на свет божий и поместились на комоде несколько растрепанных книжек
