в великих умах, кроме наших.
Но все таки непонятно, что давало ему основание считать себя мессией! В чем состоял Апокалипсис?
Но в любом случае эти намерения уже были зловредны!
Когда я ознакомилась с высокой целью моего симпатичного соперника, сидевшего с нахмуренным видом передо мной и готовый взорваться негодованием, я успокоилась и уже знала, что делать; я тут же приступила к моей благородной работе.
Я снова проникла в него и переставила фонарь к новой цели, которая лежала в темноте, – любви к женщинам. И, закончив эту работу, я в первый раз взглянула ему прямо в глаза. Он глядел на меня. Наши взгляды встретились. И я не удивилась, почувствовав на своем лице теплоту его глаз. Он сам, к своему изумлению, против своей воли, смотрел на меня открыто и восхищенно, поражаясь той перемене, которая произошла в нем, и не находил этому объяснения, ведь только что он меня терпеть не мог, был мною недоволен, ему не нравилась женщина, сидящая перед ним; это была не та женщина, перед которым хочется невольно выглядеть красивым, интересным, привлекательным, необычным, небрежно одетым.
Внезапно все переменилось. Я, в буквальном смысле, на его глазах преобразилась, стала привлекательной, налилась настоящей женской красотой, неброской, но выразительной, оставаясь при этом прежней.
Он не верил своим глазам!
Откуда ему было знать, этому самоуверенному мужчине, что я изменилась в его глазах только потому, что изменила в его комнатах обстановку; переставила светильник к другим целям, приглушила остроту мыслей, поубавила самомнения и самоуверенности, прибавила внимательности и мягкости; я повесила, как портрет, мой образ над его спальней, будто мы давно с ним знакомы и оставила повсюду аромат моего духа; я включила отопление для подогрева его холодной крови; и, наконец, влила в его сосуды концентрат необъяснимого восторга перед чем-то новым, нежным, тем, что должно произойти, туманным, желанным, лишенным направления…
Кто бы знал, какой раствор течет в крови влюбленного мужчины!
Передо мной был сейчас настоящий юный красавец; его черты лица, прежде сведенные проклятой мыслью в суровые складки, разгладились, расправились, глаза распахнулись и смотрели удивленно вокруг, будто видели мир впервые; он был свеж и очарователен.
Я не верила своим глазам!
Как все таки я люблю людей обыкновенных!
Обезвредив его большую цель, я направила его на путь любви, в женские объятия, из которых он не скоро освободится; женские объятия – это те же паучьи лапки, а любовь к женщинам не что иное, как липкая паучья сеть. Ну что же, многие мужчины чувствуют себя в ней вполне вольготно, – туда вам и дорога! Присоединяйтесь, мой дорогой, к ним!
Его взгляд теперь не отрывался от моего лица, ловил все его перемены, искал взаимное желание; он горел, он просил меня откликнуться; он был нежным и горячим…
– Простите, –
