но съел много, потому что отец не выносил, когда, по его выражению, «люди ковыряются в тарелке, как неженки».
Он задержался на лестничной площадке. За окном посреди лужайки рос старый кедр. Солнце падало на индийский ковер, на котором он стоял. Оберон всматривался некоторое время в узоры ковра, сделал несколько глубоких вдохов и расправил плечи. Когда он уже собрался постучать, до него донесся тихий голос Вероники:
– Об…
Он резко обернулся. Она на цыпочках направлялась к нему. Волосы сестры, светлые и блестящие, были взбиты и окаймляли ее лицо, как нимб. Что, интересно, она с ними делает? Его занимал этот вопрос за ланчем, но он воздержался от замечания. Во время пребывания отца в доме замечания делать не полагается.
Она сказала:
– Помни, что говорила мать. Слушай его, соглашайся с ним, а дальше ищи способ сделать то, что считаешь правильным, что бы это ни было. Все будет хорошо.
Рука ее дрожала, когда она коснулась его плеча. Она добавила:
– Скажи, пожалуйста, ты не пил?
– Только бренди. Как иначе говорить с этой сволочью?
– Шшш… – Она подняла руку. – Тише, он услышит.
Оберон почувствовал, что ноги у него подкашиваются. В этом не было ничего нового. Он посмотрел на часы. Уже три. Минута в минуту. Именно так следовало появляться к отцу. Вероника удалилась: пошла наверх в свою комнату, чтобы переодеться, спрятаться или, наверно, что-то сделать с волосами? Какого черта! О чем он думает! При чем здесь волосы? Он постучал. Услышав голос отца, он вошел и, закрывая дверь, придержал ручку, потому что чувствовал, что упадет, если отпустит ее.
Отец стоял рядом со столом и взирал на Оберона с расстояния, всегда казавшегося непреодолимым. Окно кабинета лорда выходило на лужайку перед домом, стены были уставлены книгами. Читал ли отец когда-нибудь? Ответ не вызывал сомнений: никогда. В их старом доме была библиотека, и сам Оберон каждый вечер часами читал там книги о прошлом. Воспитатель Оберона, мистер Сандерс, разделял его, тогда еще подростка, страсть к истории, но потом отец уволил Сандерса и отправил Оберона в публичную школу – в расчете, что там из него сделают мужчину.
– Перестань горбиться и иди сюда.
Голос отца был холодным, но когда он таковым не был? На лице застыло свирепое выражение, но и это не было новостью. Оберон двинулся по ковру к столу отца. Этот ковер тоже был индийским. Ни один узор на нем не повторялся. Почему он думает о подобных мелочах?
Он остановился напротив отца. Поднимающейся руки он не увидел – таким неуловимо быстрым было движение. Удар наотмашь по лицу разбил ему губы. Отец произнес:
– Никто не посмеет называть меня сволочью. Я не потерплю неуважения к себе в моем собственном доме. Это ясно?
Удар по лицу не был неожиданностью. По-другому не бывает.
– Да, отец, это ясно.
Губы с трудом шевелятся, но и это не было новостью. Он собрался с духом.
Следующий удар
