русской печке и нагрев в загнете длинногубую плойку, сестры быстро и ловко обработали мою голову, превратив щетинистые лохмы в пружинистые кольца. Правда, раз или два они прихватывали волосы перекаленной плойкой слишком низко, так что я взвывал от боли и слышал запах горелого копыта, но терпел и прощал им эти оплошности, ибо, повторяю, тогда уже понимал, что искусства без жертв не бывает. Зато кудри мои вышли на славу. Когда мне поднесли зеркало, я не без удовлетворения отметил, что стал немного похожим на юного Пушкина. Стоило ли такую красоту покрывать старой зеленой шляпой? Да и сестры посоветовали мне выходить на сцену простоволосым.
Теперь оставалось, чтобы уже окончательно уподобиться негритянскому сверстнику из Оклахомы, вымазать лицо чем-либо черным. Здесь возникли некоторые прения. Марфуша, работавшая прицепщицей в тракторном отряде, предлагала, не мудрствуя лукаво, насмолить физиономию дегтем или нигролом, который довольно легко смывается керосином. Валя же, конторская счетоводка, особа, так сказать, более цивилизованная, настаивала на смеси вазелина с сажей, цвет которой более-де соответствует натуральному и которая вообще не нуждается в смывании – достаточно протереть лицо тряпкой. В конце концов сошлись на саже с вазелином и уже нанесли пробные мазки на лбу и щеках, но тут запротестовал я, вдруг живо представив, как пойду чумазый через всю деревню. Люди меня могут принять за рехнувшегося, а собаки наверняка разорвут штанины, даром что они узкие и короткие. В итоге решено было заготовить смесь дома и принести ее в школу, с тем чтобы загримироваться перед самым выходом на сцену, как это делают настоящие артисты.
Собственно говоря, никакой такой сцены в нашей школе не было. А был просто довольно широкий и длинный коридор, который перед представлением на две трети заставлялся скамейками и стульями для зрителей, остальная же часть без всяких подмостков превращалась в импровизированную сцену для выступающих. Не было и кулис. Артисты появлялись прямо из дверей седьмого «б» класса, расположенных позади сцены, в торце коридора. Чтобы всем было видно, на первые ряды садили ребятню из младших классов, а старшеклассники и родители располагались в средних и задних рядах. Если какой-то артист был слишком малоросл либо по ходу действия присаживался или ложился на пол, то сидевшие в задних рядах вставали с мест и даже поднимались с ногами на скамейки, чтобы лучше разглядеть из-за голов происходящее на сцене.
И вот, наконец, наступил вечер того памятного дня. Все было готово к представлению. Прибыв в школу в нормальной одежде, я быстро переоделся в «костюм» – облачился в кургузый клетчатый пиджачок – дыра на дыре, натянул узкие штанцы-дудочки и солдатские бахилы. Кудри мои стояли высокой копной. Лицо лоснилось от сажи, смешанной с вазелином, на черном фоне жемчужной белизной блестели зубы и посверкивали в сумеречном свете ламп вдохновенные глаза.
В полной боевой готовности прохаживались по седьмому «б» классу и мои помощники –
