над блестящей мраморной поверхностью, – вот так же точно, как она с карандашом в руке собирается с мыслью, перед тем, как сделать набросок или записать удачную мысль – а потом опустилась и прочертила вертикальную линию, длиной примерно с локоть.
Мелок раскрошился. Ивонн сдула зеленую пыльцу и увидела, что линия получилась тонкой и почти незаметной. Она прочертила еще два раза. Потом добавила к ней две косые черточки – одну от верхушки, вторую чуть пониже. Получилось нечто похожее на зеркальное кривое отражение буквы «Г» из славянского алфавита, хотя наверное кто-то из детей бегавших вокруг узнал бы в ней половинку рождественской елки, которой еще не успели дорисовать ветки с правой стороны.
Ивонн задумалась, закусила губу, опять напряглась шея. Она склонилась и неподвижно уставилась в сторону от камня, хотя вряд ли происходящее у нее в голове можно было назвать мыслительным процессом. Она скорее напомнила себе человека, который прислушивается к шепоту посреди разговоров, вскриков детей, шума плескающейся за спиной воды. Шепот, говоривший о чем то важном, быть может – жизненно важном.
Рука с мелком задвигалась снова, теперь к вертикальной линии, на этот раз справа, прибавились четыре горизонтальных отростка, как у рассчески с обломанными зубцами. На третьем отростке, в середине, появился кружок. Затем слева, на верхней ветке, еще один отросток – из середины вверх, на северо-запад, или на 10.5 часов, как сказал бы опытный снайпер.
Ивонн рассматривала фигуру с удивлением, нараставшим по мере того, как она начала догадываться, а следом уверилась (что-то в ней настойчиво говорило об этой уверенности) в том, что и этот парк и фонтан и фигура, нарисованная как бы невзначай, были спланированы и посланы в ее жизнь чужой волей.
Слишком гладко сложились события последнего часа.
Ивонн постоянно колебалась приступая к любому делу, насколько себя помнила. Проблема выбора служила своего рода фоном, наподобие жужжащего над ухом комара. И являлась не столько проблемой, сколько движущей силой, чем-то вроде заводного механизма.
Ивонн подняла глаза, осмотрелась. Толпы людей ходили вокруг, лишь мельком взглянув на нее, и продолжали заниматься своими делами, не прекращая вести разговоры. Что было вовсе неудивительно: когда родилась Софи они втроем так же часто гуляли в парке и ей тоже не было дела до тех, кто оказался поблизости.
Однако сейчас Ивонн посетила уверенность, что в этой толпе кто-то за ней наблюдает (а может и все эти люди), словно бы она персонаж массовой сцены на съемках кино, но знают об этом все кроме нее.
Ивонн вглядывалась в каждого идущего или сидящего на скамейке, кто хоть чем-то мог вызвать подозрение. Кто-то из них чувствовал взгляд и начинал беспокойно вертеть головой и тогда Ивонн переходила к следующему.
В стороне от центральной аллеи, на скамейке сидел мужчина, одетый в точности по совету модных журналов в этом сезоне – в кремовых шортах до колен, голубом тонком
