Он не знал, как ему вести себя с ней. Нужно было что-то предпринять, чтобы она не оставалась в таком мрачном состоянии духа.
– Пока мы здесь мерзнем, Давид греется в одном из борделей Святого города, – брякнул Шимон, подбрасывая хворост в костер.
Мария, насупившись, повернулась к нему, затем снова свернула материю с портретом сына и аккуратно положила ее в мешок.
– А ты что думаешь? – продолжал Зелот. – Что он на всю жизнь останется девственником? Нет ничего лучше иудейского праздника, чтобы расстаться с девственностью. Я, например, расстался с ней на Праздник кущей[17]. Вместе с Иешуа мы зашли в…
– Избавь меня от этих подробностей, слышишь? – резко перебила его Мария. – Я знаю, что у вас с братом не было ничего общего, кроме любви к провокациям.
Он ласково улыбнулся ей в ответ. Она стала возле него у огня и призналась:
– Он обожал тебя, знаешь? И если он тебе об этом не слишком часто говорил, так это потому… – тут она опустила голову, сдерживая свои чувства, – что у него лучше получалось говорить перед скоплением людей, чем с кем-то с глазу на глаз.
– Твой муж был не менее упрям, чем самый упрямый осел, какого мне только доводилось видеть.
– Не настолько упрям, как его сын.
Шимон мысленно сравнил этих двоих и, как человек опытный, признал ее правоту. После этого в пещере воцарилось молчание, которое в конце концов нарушила Мария.
– Я никогда не решалась спросить тебя, но…
Она запнулась, покачала головой и не стала продолжать.
– О чем ты хотела спросить меня? Говори, я тебя не покусаю. К тому же у меня и зубов-то почти не осталось…
Она еще какое-то время молчала, отведя глаза, а потом выпалила:
– Ты ведь мог помириться со своим великим братом до… его казни?
– Нет. В любом случае с того момента, как мы поссорились, прошло столько времени, что уже даже невозможно вспомнить причину ссоры.
Мария грустно улыбнулась и устремила взгляд на пламя костра. Внезапно ее потянуло на откровения.
– Он был суров при жизни, знаешь? Суров и в то же время нежен. Мы с Давидом вроде жили при нем и в то же время без него. Словно он временно оказался на этой планете, словно… словно для него существовало лишь одно: послание о любви Господней, которое он должен был передать. Как же можно так хорошо говорить о любви и…
– …и не дарить ее своим близким? – закончил Шимон фразу, зная, что Марии это не позволит сделать ее застенчивость.
– Я упрекаю себя за такие мысли, но… Давид ужасно страдал оттого, что рядом не было отца. Впрочем, гораздо больше до смерти отца, чем после. Сейчас, по крайней мере, у него есть оправдание. Вы говорили с ним об этом?
– Нет. И так-то оно лучше. Об этом ему следовало бы поговорить со своим отцом, а не со мной. Да и не с тобой.
– Ты, без сомнения, боишься разочаровать его?
– Иной
Суккот – праздник в память о скитаниях иудеев по Синайской пустыне.
