откуда появились эти злобные, вечно недовольные создания – сиамские кошки.
Странные животные. И вообще, я всегда больше любил собак.
У меня была лайка по кличке Шарик. До сих пор помню его хвост фонтаном. Хороший был пёс.
Кость от рыбы с мерзким названием сайда застряла в его горле, в трахее, и долго он боролся, и мы боролись за его жизнь: капельницы, уколы…
Мне было лет девять, может, десять… Я лежал в своей комнате и обливался горькими слезами под музыку Morricone, которая гремела на всю квартиру.
Отец врубил, чтобы заглушить визги бьющейся в агонии собаки.
В какой-то момент визг стал непереносимым, я, не выдержав, выбежал к своему Шарику. Мой пёс лежал на кухонном полу и, истошно воя и визжа, лез на стену. Глаза его налились кровью, и прежде блестящая шерсть стала коричнево-грязной от сочившихся сквозь кожу крови и гноя.
Мать сидела в углу кухни и, отвернувшись к окну, тихо плакала. Она ещё долго проклинала себя за этот кусок рыбы, что дала Шаруше.
Отец завернул его в одеяло и унёс. Вернулся уже один.
Позже, через года два, я услышал, как он рассказывал в сильном подпитии своему другу на той же кухне, что самое страшное, что он сделал в своей жизни, – это зарезал свою собаку, избавляя её от страшных мучений…
Отец рассказывал, что смотрел, как потухли глаза его животного, и, вернувшись домой, не мог посмотреть в мои глаза…
А кошка бы выжила.
Такие мысли застали меня посередине всевозможно-синего, широкого, как сама жизнь, Андаманского моря.
Ветер нещадно трепал мои волосы. Мой нос уже точно сгорел и светил ярко-красным.
Наша скоростная лодка быстро приближалась к берегу, легко скользя по лазурно-голубому шёлку моря.
Высокие скалистые горы окружали остров со всех сторон, как бы ограждая поселение от всего мира. Могучие стражи сделали проход в деревню по суше совершенно невозможным.
За моей спиной, безжалостно разрушая иллюзию призрачного рая, прозвучал крик Стефа:
– Никакого электричества и ограниченное водоснабжение, полная изоляция от мира.
Стеф ободряюще хлопнул меня по плечу и пошёл собираться на выход. Я приподнялся со своего места вслед за ним и, повторно окинув взором картину девственной природы, обомлел.
Быстроходный катер нёс меня поистине к «раю». Никогда прежде не видя такого белого песка, такой лазурной воды, такого голубого неба и убийственно яркого солнца, я готов был признать, что свои тридцать шесть лет прожил зря. Я не видел ничего прекраснее. Царящее волшебство дополняло то ли видение, то ли невероятная реальность…
Она стояла на краю выступа высокой скалы и тянула руки к солнцу. Казалось, её руки ласково гладят ветер, а он играет с её чёрными, как смоль, разбившимися в воздухе волосами.
Ничего поэтичнее невозможно было представить и придумать. Говорят, существует лишь одна мера для таланта – воображение. В момент
