там исключительно «караваны», то есть вагончики без колес, времянки, власти ничего с ними поделать не могли. Зато когда ферма обрела каменную и бетонную плоть, причем без всякого разрешения официальных органов – а такое разрешение в жизни не могло быть получено – тут-то и пришел приказ разрушить эти стационарные постройки.
Со всей Самарии съехались тогда поселенцы, особенно молодежь, защищать эту ферму. Ну и солдат нагнали тысяч двадцать. Магавников не хватило, вот и – случай редчайший! – припрягли оказавшихся под рукой парашютистов. И пусть он, Коби, сын известного политического деятеля, не шибко тогда интересовался политикой, и пусть не слишком волновали его вопли пейсатых юнцов, что вон те, вон те и вон те арабские постройки воздвигнуты без всякого разрешения, а их, мол, вы не трогаете, но жалко ему было Бени Коэна, человека, жившего ради каких-то, пусть ему, Коби Кациру, неведомых, идеалов и тоже охранявшего и защищавшего их братьев, евреев. А теперь вот его убили, и даже грязный серый бетонный навес, ставший памятником ему и его делу, не имеет права стоять на его земле, и детей его, сирот, Коби обязан избивать за то, что чересчур верны они памяти отца. Обидно.
Ну ладно, на чем мы остановились? На Хават-Коэн? Желтый палец курильщика заскользил по склонам Шхемской долины, зацепился за кабирский хребет, укололся о вершину горы и ковырнул вади. Дальше на северо-запад прямо в этом вади торчит арабская деревня Мухайям Фариа, но за несколько километров до нее вади раздваивается, и можно пройти по южному ответвлению. А там через холмы – в Санурскую долину. Вот тут начинается самое интересное – он-то думал, что они выйдут на шоссе, где он их и перехватит, но, если верить арабской съемке, они могут через площадку и тоннель, минуя посты, пройти прямо в Канфей-Шомрон. И тогда вместо того, чтобы просто преградить им дорогу, придется выволакивать их уже из самого Канфей-Шомрона, что сделать силами одной роты практически невозможно. Приехали. Теперь попробуем выяснить, что известно арабам и что они в связи с этим собираются предпринять. Заодно узнаем, что это за странный проход между скалами, с которого начался просмотр арабского киношедевра. А может, не стоит все это выяснять? Сообщить в ШАБАК, пусть они и разбираются. Глядишь, вступят в контакт с поселенцами, дескать, арабам ваши наполеоновские планы уже известны, а арабы не мы – чикаться с вами не будут, так что – как это у вас называется – «пикуах нефеш»{В иудаизме – запрет подвергать опасности чью-либо, в том числе и свою, жизнь.}? В общем, отменяйте, ребята, операцию, если не хотите моря крови.
«Милый! Ответь, это я! Милый! Ответь, это я!»
Это был отец. Опять отец. Коби колебался недолго. Конечно, он не имеет права рассказывать кому-либо о таинственном кинокорреспонденте. Даже отцу, даже такому умному отцу, как его отец. Кстати, о приказе насчет шестнадцатого января он тоже не имел права говорить. Но что же делать, если он никогда не знает в точности, как поступить, а отец всегда знает.
–
