ж, спасибо. Будем думать.
– Решайте и помните, что первый рейс ваш.
– Простите, – вмешался в разговор Карпунин, – завтра в семь уходит мой поезд. Как раз на Баку. Он литерный, пойдет почти без остановок. Через три дня будем на месте. Я мог бы прихватить вашего товарища.
– Вот спасибо! Игорь, ты оставайся до пяти, ровно в пять – в управление, – Данилов увидел радостное лицо Инны, – отвезешь Белова. А мне пора.
Когда за Даниловым закрылась дверь, Фролов позвал Игоря к себе в кабинет.
– Садись, да не сюда: рядом со мной, на диван. Кури. – Он помолчал, внимательно разглядывая Игоря. – Быстро растешь, твой начальник подполковник всего, а старше тебя на двадцать лет.
– Время такое, Александр Петрович, война. Людей опытных нет.
– А ты, значит, опытней всех?
– Я же не сам себе эти цацки вешаю. – Игорь щелкнул ногтем по погону. – Начальство, а ему виднее.
– Понятно. Только, как ты сам считаешь, по праву тебе дают звания и выдвигают?
– Я об этом, Александр Петрович, не думаю. У меня от другого голова болит.
– Так, может быть, мне позвонить кое-кому, переведем тебя в наркомат, работу найдем поспокойнее?
– Я, дорогой тесть, этого, как говорит мой начальник, телефонного права не признаю. Я свои погоны и ордена не по звонкам получал… – зло выпалил Игорь.
– Не сердись. Это я Инне обещал поговорить с тобой, вот, и сам понимаешь… – В голосе тестя послышались извиняющиеся нотки.
– Она пусть в аспирантуре учится, а со своими делами я сам разберусь.
– Ладно, ладно, мир. Скажу честно, другого не ждал. – Фролов положил руку Игорю на колено. – Все-таки молодец твой Данилов. Большой человек. Ты понял, почему он сегодня такой грустный сидел?
– Устал, видно, сердце у него шалит.
– Ничего. Проживешь подольше, поймешь… Ну ладно, иди, а то жена заждалась.
Данилов
Он вышел из подъезда и на всякий случай переложил пистолет в карман полушубка. Мало ли что. Все-таки ночь. Можно, конечно, было вызвать машину, только зачем? От Белорусского до Петровки переулками и проходными дворами пятнадцать минут ходьбы. Правда, теперь все дворы проходные. Опасаясь зажигалок, дежурные ПВО снесли заборы.
Иван Александрович вспомнил довоенную Москву. Что же изменилось? Да почти ничего. Все на месте. А все-таки город был другим. Вот здесь, по Грузинской, в это время трамвай еще ходил. Он плыл по улицам, скрежеща на стыках, и синие искры мертвенным светом заливали темные переулки.
Иван Александрович любил Москву. Иногда летом Данилов садился в красно-желтый второй вагон, прицепной, выходил на заднюю площадку и ехал через весь город в свои любимые Сокольники. Трамвай нырял в кривые, горбатые переулки, пересекал шумное Садовое кольцо и снова прятался в зелень маленьких улиц. За окнами мелькали утонувшие в деревьях дворы, когда-то каменные, а теперь похожие на выношенный, но все еще элегантный фрак, особняки, красные
