натекало красным. Глядя в белые от животного ужаса глаза остальных, комиссар увидел, что опоздал. Эти люди перешли грань, за которой их было уже не дозваться. Беляков понял, что сейчас его разорвут и, сдерживая подступающую панику, приготовился применить оставшиеся пять патронов с пользой.
Пулеметная очередь выбила пыль между ним и дезертирами. Безуглый, забравшись на штабель, пристроил пулемет на бревно. Сверху вся сцена была перед ним как на ладони.
– Товарищ батальонный комиссар! – голос сержанта звенел то ли от напряжения, то ли от больного какого-то веселья. – Разрешите приступить к расстрелу паникеров! Я эту контру тут с одной очереди положу!
– Отставить, товарищ сержант! – металлически выговаривая каждое слово, ответил Беляков.
– А чего отставлять, – Безуглый уже завелся. – Согласно приказу…
– Я сказал: «отставить», – обернувшись, рявкнул комиссар. – Это мне решать, а не тебе.
Беляков шагнул к дезертирам – те попятились в ужасе. Стиснув зубы, он взял себя в руки. Эти люди изменили присяге, бросили свой пост, могли убить его, и больше всего ему хотелось сейчас скомандовать радисту: «Огонь». Он имел на это право. Комиссар медленно убрал наган в кобуру.
– На сегодня хватит, – тихо сказал он. – Безуглый, приведи наших машинистов и подгони танк – отбуксировать цистерну. Доложите начальнику станции – пусть пришлет пожарных, что бы там у него ни горело. А вы… Возвращайтесь к работе, огонь дальше пропустить нельзя.
Бойцы переглянулись, затем повернулись и побежали к горящим вагонам. Комиссар посмотрел на человека, спасшего ему жизнь.
– Товарищ сержант, вам что, дважды повторять нужно?
Танкист неловко соскочил со штабеля, лицо его было белым.
– Товарищ батальонный комиссар, разрешите? – его прорвало. – Вам нельзя с ними оставаться, эта сволочь…
– Что, колотит? – участливо спросил Беляков. – Ничего, сейчас полегчает. Идите, я уж тут как-нибудь сам разберусь.
– Товарищ батальонный комиссар…
– Исполнять!
– Есть!
Радист повернулся и, пошатываясь, пошел прочь, сделав несколько шагов, он тяжело побежал. Комиссар посмотрел ему вслед, потер подбородок и пошел туда, где два десятка бойцов пытались потушить пожар. Подойдя, он увидел, что дело плохо. Два первых вагона, несмотря на отчаянные усилия красноармейцев, разгорались. Едва в одном месте удавалось сбить огонь песком или шинелью, в другом по доскам ползли языки пламени.
– Не выходит ни хрена, – хрипло сказал красноармеец в разорванной гимнастерке. – Водой нужно. Воды мало.
Это был один из тех бойцов, что остался с Петровым. В словах его не было паники, просто угрюмая констатация факта.
– Отставить, товарищ боец, – ответил Беляков, принимая ведро с водой от подбежавшего красноармейца и выплескивая ее на обуглившиеся доски. – Если бы ничего не делали, он бы уже давно взорвался.
– Он так и так взорвется, –
