тогда еще лейтенант, скрипя зубами, твердил себе: «Машины ни в чем не виноваты. Мы просто не умеем воевать».
Горькое отрезвление первых недель войны сломало многих. Десятки тысяч бойцов и командиров, потеряв веру в себя, в свою страну, в свою армию, бежали при первом появлении врага, бросали оружие, сдавались в плен. Но другие продолжали драться, снова и снова бросаясь в бой. Уже не надеясь на то, что врага удастся выбить со своей территории, танкисты мехкорпуса продолжали атаковать. Без отставшей пехоты, без артиллерии, теряя танки один за другим, они шли вперед. Рота за ротой, батальон за батальоном, до последней машины били, останавливая немцев, заставляя переходить к обороне. Когда немецкий пехотинец бесстрашно забросил тяжелую плоскую мину на радиатор его «тридцатьчетверки», Петров вылез из медленно разгорающегося танка и застрелил смельчака из нагана. Тогда, уходя в полный рост от горящей машины, лейтенант решил для себя, что, сколько бы ни было отпущено ему военного времени, он научится драться так же спокойно и умело, как эти люди в серых мундирах.
Пахомов вывел его из себя не столько незнанием своей техники, сколько этими словами: «Я не хочу отвечать». Командир обязан принимать решения и нести за них полную ответственность. Если бы лейтенант сказал: «Мы не можем безопасно спустить машину. Прошу вашей помощи», ротный понял бы его и назначил на этот спуск кого-нибудь из опытных водителей. По крайней мере, Пахомов показал бы, что заботится о танке, а не о собственной шкуре. Хуже всего было то, что с этим командиром ему, старшему лейтенанту Петрову, придется скоро идти в бой.
– Смотри внимательно, – бросил комроты водителю. – Ты на чем раньше был?
– На БТ, – водитель нервно сглотнул. – Товарищ старший лейтенант, я ж не отказываюсь. Просто не уверен я.
– Ладно, хватит. Запоминай, как я это делаю.
Оглушительно заревел дизель; лязгая траками, «тридцатьчетверка» осторожно вползла левой гусеницей на один из пандусов. Аккуратно подавая машину вперед, одновременно разворачивая ее, Петров подумал, что, вполне возможно, водителю этот навык просто не успеет пригодиться. Выругавшись, он отогнал эти мысли. Корма повисла в воздухе по четвертый каток, но танк уже стоял обеими гусеницами на пандусах. Еще немного, и он сполз на землю.
– Не глуши двигатель, – бросил комроты механику. – Пахомов, вылезай.
Командир роты и командир танка встали за газующей «тридцатьчетверкой». Из-за рева двигателя говорить приходилось в голос, но зато можно было не беспокоиться, что разговор услышит кто-то со стороны.
– Ты понимаешь, что я должен снять тебя с машины? – спросил Петров, глядя в глаза Пахомову.
Если бы сейчас он увидел на лице лейтенанта облегчение, комроты, не задумываясь, доложил бы об отказе выполнить приказ комбату и комиссару. Но Пахомов побледнел и что-то пробормотал.
– Не слышу!
– Не позорьте, товарищ старший лейтенант! Я не трус. Просто не хочу… Вредителем.
