второй:
– Иван, Иван, ты что, всех немцев один сжечь хочешь? – покачал головой Трифонов. – Это ж детское оружие, а ты у нас – тяжелая артиллерия. Лучше гранат еще возьми, их, кроме тебя, никто не добросит. Кстати, кто куда бросать собирается?
Мнения разделились. Одни считали, что вернее всего кидать под гусеницу, а потом уже бутылками куда придется. Другие, в том числе Шумов, говорили, что это ерунда – гусеница вон какая узкая, гранату под нее не забросишь, разве что самому руками положить, а связку надо класть сзади на мотор. Трифонов тоже считал, что на мотор вернее, и немедленно выдумал лейтенанта, который якобы лежал в госпитале на соседней койке и получил орден за то, что подбил танк, причем именно сзади. В разгар спора в окоп из хода сообщения спрыгнул Виткасин. Он доложил, что командир роты приказал ему находиться при товарище политруке для связи и передать, что комбат велел готовиться к отражению атаки, а товарищ младший лейтенант сказал истребителям ползти в свои норы. Разговор сразу смолк, истребители, разобрав гранаты и бутылки, молча полезли в неглубокие канавы, соединявшие окоп с их позициями. Трифонов пополз в окоп к Берестову. Оба перебросились парой ничего не значащих фраз, после чего принялись вглядываться в лес, что лежал через километр с лишним чистого поля, перерезанного двумя неглубокими балками. Будь у батальона хоть какая-то артиллерия, на открытом месте наступающего врага можно было бы проредить очень хорошо. Но артиллерии не было, за исключением минометов, да еще, может быть, комбат прикажет поберечь мины, так что рассчитывать придется только на свой «максим» да два ДП. Томительно тянулись минуты, прошло полчаса, и Трифонов не выдержал:
– Чего они ждут?
Словно в ответ, на западе грянул орудийный залп.
– Уже ничего, – спокойно ответил Берестов.
Послышался нарастающий шелест, и за их спинами, на опушке, встали столбы разрывов. Трифонов с трудом подавил желание скатиться на дно окопа, но перископа у них не было, и Берестов наблюдал за полем, слегка приподняв голову над бруствером, а политрук скорее предпочел бы получить осколок в затылок, чем уступить хоть в чем-то вредному белогвардейцу. Виткасин, не связанный предрассудками, невозмутимо сидел, привалившись к стенке окопа.
– По рощам бьют, – крикнул Берестов, – хорошо, что мы оборону вперед перенесли.
Теперь Трифонов и сам понимал, почему Ковалев приказал вынести окопы вперед, более того, политрук вспомнил, что и в боевом уставе не рекомендовалось занимать позицию в маленьких лесках, которые будут притягивать вражеский огонь. Николай насчитал десять разрывов, когда немцы перенесли огонь от рощи в поле. Снаряд поднял столб огня и снега в двадцати метрах от их окопа, и Берестов сдернул Трифонова вниз.
– Нечего бравировать, товарищ политрук! – крикнул он полуоглохшему Николаю.
Трифонов не стал объяснять, почему он торчал на бруствере, и привалился к стенке между Виткасиным и младшим лейтенантом. От близкого разрыва в ушах стоял легкий звон, но, в общем, жить
