его головой резко запищал какой-то прибор. Ворвалась сестра.
– Спокойно, спокойно, – ее молодость не вязалась с уверенностью, с которой она проделывала разные действия.
Вошел доктор.
– Что такое, Иван? Что случилось?
– Господи, как больно. Как больно! – сдавливались рыданиями слова из Ивана.
– Два кубика реланиума. Быстро, быстро. И принесите воды.
Доктор положил свою руку на лоб Ивана. Лоб был влажным. Принесли стакан воды.
– Выпей. Тебе надо успокоиться.
Иван немного отпил из стакана. Его рука дрожала. Медсестра ввела содержимое шприца в вену через катетер на руке. На какое-то время Иван стал безучастным ко всему и лишь изредка вытирал слезы. Приступ проходил.
– Слушай, Иван, что там у тебя случилось?
– Я не знаю. Я пришел домой. Все мертвы. Коленька, Маша, мама. Все. – Рыдания усиливались. – Понимаете, все. Господи, за что?
– Спокойно, спокойно. Тебе надо успокоиться.
– Да что вы такое говорите? Как успокоиться? Мама, жена, сын. Все сразу. Вы понимаете?
– Иван, кому из твоих близких можно позвонить?
– Я же вам объясняю: ни-ко-му.
Чувствовалось, что он становится спокойнее, но это было медикаментозное спокойствие, скорее похожее на одеревенение, чем на успокоенность. Если верно, то покой – отсутствие желаний.
– Папа, просыпайся, тебя мама зовет, – четко произнес Николаша.
На мгновение мелькнула надежда, но сознание возвратило Ивана к воспоминаниям. Проснувшись, он без сил лежал с закрытыми глазами. Не было никаких желаний, но не было и покоя в душе. Душа имела вес. Она давила где-то в районе головы и груди одновременно. Рядом с кроватью он чувствовал чье-то присутствие. Это оказалась медсестра.
– Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, нормально.
– Я позову Николая Павловича.
Восемьдесят килограммов протоплазмы, сформированной в сложную биологическую систему с функциями поглощения и выделения. Кроме тяжести и бессилия, никаких других ощущений. Почти никаких мыслей. Мозг вяло сканирует какую-то ветхую материю из отрывков прошлого и диагностики действительного.
Подошел доктор, пристально посмотрел в глаза Ивану. Неприятно. Такое бесстрастное наблюдение за страданиями.
– Тут у нас лежит ваш коллега по несчастью, отец Феодосий. Выписать я его все равно не могу, хоть он и настаивает. Я рассказал ему о вас, Иван, он хочет поговорить с вами. Вообще-то этого нельзя. Стерильность и все такое, но я подумал, что в такой ситуации можно разрешить. Вы не против?
Иван вяло махнул рукой, выражая скорее безразличие, чем согласие.
– Он, кстати, на вас не в обиде за аварию.
Помолчали.
– Сейчас его оденут, и он придет.
Еще помолчали.
Доктор встал.
– Ну, я пойду. Я тут
