В смотровой щели вспыхивает язычок света. Черт, кого там принесло?! Моргаю, всматриваюсь. Снаружи ночь. Глухая и слепая калека-ночь. Пара факелов немилосердно чадит, освещая дальнюю часть молельни, ближе к внешнему портику. Там, собравшись кучкой, ждут какие-то люди. Без движения, без слов, без молитв и прошений. Кривая Тетушка из-за алтаря хмуро глядит на этих истуканов. Не нравятся они Кривой Тетушке, подательнице случайной удачи. Мне, надо заметить, они тоже не нравятся. Кошмары вообще редко нравятся. Мысленно произведя этимологию слова «факел» от «fuck you all», отчего нервы слегка успокаиваются, продолжаю смотреть.
Глаза слезятся, как от дозы атропина.
…пять недвижных, пять спокойных, пять в широкополых шляпах…
Старые знакомые.
– Пора бы… Нежный Червь сказал: сразу после шестого гонга. – Оказывается, они умеют говорить. – А уже полседьмого. Меня старуха убьет.
– А когда ты в дом монеты приносишь, она тебя не убивает? Потерпит твоя старуха. Ей небось сосед терпеть пособляет.
– Тихо вы…
На этот раз я успеваю отчетливо засечь миг поимки. С вульгарным чавканьем в пентаграмме, образованной ждущими хватами (словечко найдено, и мне сразу легчает…), возникает голый дядька. Он очумело брыкается, когда хваты бросаются крутить ему руки. Дядька зело тощ, худосочен, бороться с насилием явно не обучен и лишь вопит на всю молельню:
– Менты! Менты позорные! Остаться должен только один!
Батюшки! Это ж Горец…
– Даешь демократию! Свободу узнику режима!
– Барсак! Угомони Отщепенца!
– Всего один стакан! Только один!!!
– Барсак!
В восторге от сна, искренне любуюсь, как хваты суют Горцу в пасть кляп. Вяжут руки, дают для острастки кулаком по хребту. Голый бомж скисает – мычит баритональным фальцетом, ежится, заискивая перед грубой силой.
Еле сдерживаюсь, чтоб не выскочить с советом. Дали б ему фьюшки хлебнуть, Горец бы за ними на карачках побежал. Хоть на край света.
– М-м-м… н-н-ты-ы-ыыы!..
– Пошел! Иди, кому сказано!
Шаг, другой. Костлявый хребет бомжа вдруг начинает дребезжать, издавая мерзкий визг бормашины. Занимается огнем, словно от факела. Пламя – странное, белесое – мигом распространяется дальше, охватывая ягодицы, плечи. Горец вспыхивает бенгальской свечой, брызжет искрами…
Исчезает.
Оставив хватов в недоумении.
– А Нежный Червь брехал: до следующего вечера не пшикнет…
– Кто брехал? Нежный Червь?! Сам ты брехун!
– Но ведь пшикнул…
– Нафири-су ругаться станет. Он жертву для Дождевания заказывал…
– Ага… задаток дал…
«Пшик» настиг меня внезапно. Я едва успел захлопнуть смотровую щель и рухнуть на любимый сундучок. Старец-Облако злорадно впился в зад мой острым краем: надо будет выбрать время, натворить себе
