ряда представляли собой неподвижную линию. Два! – и нога должна была разом всей подошвой ударять по земле. Очевидно, при такой муштровке всегда можно к чему‑либо придраться, и на государя в этот злополучный день угодить было трудно.
Наказанный офицер, чувствуя всю несправедливость выговора, шел с правого фланга своей роты взволнованный и возбужденный. Государь еще издали заметил его и нахмурился. Офицер насторожился. Солдаты поняли, что им надо отличиться, и удвоили свое внимание. Раз, два! – отбивали они шаги, приближаясь к государю.
Он гневно замахал тростью и закричал:
– Скверно!
– Хорошо, ребята! – звонким голосом выкрикнул офицер.
– Скверно! – еще громче крикнул изумленный Павел.
– Хорошо, ребята! – в свою очередь крикнул офицер и прошел мимо государя, четко и быстро отсалютовав ему.
Государь гневно обернулся к Архарову:
– Кто такой?
– Поручик Башилов! – с трепетом ответил Архаров.
– Позвать!
В это время приближался Нижегородский полк. Выдвинувшись вперед, Ермолин подскакал к государю и, ловко осадив коня, стал рапортовать: столько‑то налицо, столько‑то отсутствуют.
– Поручик Брыков, из второго эскадрона, выбыл за смертью…
– Верно, нерадив был? – сказал Павел.
– Никак нет! – ответил растерявшийся Ермолин и поправился: – Виноват!
– Дурак! – отрезал Павел.
Сконфуженный Ермолин отъехал в ряды его свиты, а драгуны стройно стали проезжать мимо царя. Но ему все не нравилось.
– Скверно, скверно! – бормотал он вполголоса и нетерпеливо отмахивался тростью.
Парад окончился. Павел зорко оглянулся и, увидев провинившегося офицера, вспыхнул.
– Вы, вы, поручик! – закричал он, наскакивая на Башилову. – Почему вы говорили» хорошо», когда все было скверно? А?
Башилов сознавал свою погибель, и отчаяние охватило его.
– Если бы я не поддержал солдат, они совсем спутались бы от слов вашего величества, а мне и то за пуговицу солоно будет! – смело ответил он.
Лицо Павла сразу приняло спокойное выражение.
– Верно! – сказал он. – Ну, я тебя за пуговицу прощаю, капитан! – И, повернув коня, он поскакал с поля.
Башилов стоял как столб и не верил своим ушам. Он ждал уже ссылки, и вдруг произведен через чин.
– Ура! – вдруг заорал он и бегом бросился к своей роте.
Государь оставался в скверном настроении.
– Не терплю Москвы, – говорил он своим приближенным, – скорее вон из нее!
Против своего желания он появился на бале, который давало местное дворянство в честь его приезда. Стоя у одной из колонн, он рассеянно смотрел на танцующих, как вдруг его взгляд прояснился и на губах появилась улыбка.
– Узнай, кто это! – тихо сказал он Обрезкову, своему личному секретарю.
