только кивнул головой и продолжал:
– Да, помер мой брат, и я теперь – всего наследник. Так вот, я хочу быть всего наследником и хочу жениться на вашей дочери, и вы уговорите ее! За то вам особая награда будет!
Старик оправился от неожиданности и уже внимательно слушал Дмитрия.
«Что же, – мелькало в его уме, – не тот, так другой. Денежки те же, покой тот же, а этот еще награду сулит! Что же, не в девках сидеть Машутке!»
– На все воля Божья, – сказал он вздохнув, – а я согласен! Ну, новый зятюшка, поцелуемся! – прибавил он весело, и на его лицо вернулось прежнее спокойствие.
Они поцеловались.
– С чего же это Семен Павлович помер? – спросил старик.
– А не знаю еще! – беспечно ответил Дмитрий. – Горячка, что ли? Только вчера с усадьбы приехал Еремей и доложил мне, а ныне и государю сообщено.
– Ах! – раздался в ту же минуту крик за дверью и что‑то грузно упало на пол.
Дмитрий вскочил и бросился к двери, которую с трудом отодвинул. На полу лежала Маша, лишившаяся чувств. Дмитрий легко поднял ее с пола и перенес на диван.
– Подслушивала, – резко сказал он старику. – Позовите слуг, а я поеду. Завтра за ответом буду.
– Ладно, ладно, – растерянно ответил Федулов и стал беспомощно кричать: – Марфушка, Ермолай! Черти!
– Что глотку дерешь? – вбежала старая Марфа, но, увидев бесчувственную Машу, только всплеснула руками и крикнула: – Ахти мне! Чем ты ее, греховодник, до такого довел? А?
– Молчи, молчи, дура – баба! Семен Павлович умер, а она узнала!..
– Жених? Семен Павлович? Ахти мне!
– Да ты что, чертова кочерга, воешь? Ты ее в чувство приводи! – рассердился старик.
– Сейчас, сейчас, – захлопотала старуха. – Я ей перышком покурю! Живо! – и она помчалась в кухню, вернулась с пучком птичьих перьев, зажгла их и напустила такого смрада, что все стали чихать и кашлять.
Маша тоже закашлялась и очнулась.
V
Разгром
Сидор Карпович, бывший дядька Семена Брыкова, а потом его дворецкий или мажордом (как называл он себя), встал ни свет ни заря и занялся порядком. Это значило, что, где ворча, где болтая, он обошел пять господских комнат, вошел в кухню и там остался, не зная в доме места теплее и уютнее.
Сидор Карпович был седой, степенный старик с выправкой старого слуги екатерининского времени. В холщовой рубашке с жабо, в желтом нанковом сюртуке, в чулках и башмаках, он время от времени вынимал из кармана тавлинку и с важной миной набивал табаком свой красный нос, нагло свидетельствовавший о единственной слабости старика.
Затем Сидор вышел в прихожую и первым делом ткнул в бок спавшего на конике Павла, казачка и рассыльного, малого шести футов ростом. Тот вскочил как ужаленный и спросонья вытаращил глаза.
– Дрыхнешь! – с укором заговорил Сидор. – Восемь часов, а он дрыхнет! Вставай, ленивец! Вот я ужо…
Павел пришел в себя и обозлился.
– Чего же мне делать‑то, вставши? – сказал он. – На вас глядеть,
