все идут и идут. Призыв защитить отечество нашел отклик у многих женщин. С обмундированием, оружием и довольствием тоже всё хорошо – верховный главнокомандующий приказал снабжать батальон вне категорий. Делу придается большое значение. Не военное, конечно: понятно, что ни батальон, ни полк, ни даже дивизия женщин положение на фронте не изменят. Но движение может вызвать новый взрыв патриотизма, укрепить боевой дух уставшего от войны народа.
Романов слушал очень внимательно. Затея уже не казалась ему ни водевильной, ни абсурдной.
– …Две тыщи записались, – говорила Бочарова. – А скольких медицинская комиссия отсеяла – не счесть. Я докторов попросила построже. Чтоб ко всему придирались. Старше тридцати пяти лет не принимаем. Которые с детьми – тоже. А всё одно много. Конечно, большинство через неделю сбегут, не выдержат. Иных я сама выгоню, как эту, с сережками. Человек триста оставлю, больше не нужно. Но уж жемчужину к жемчужине. Чтоб ни одна не дрогнула, не опозорила.
– Интеллигентных, кажется, много, – сказал Алексей, приглядываясь к лицам ударниц, что попадались им по дороге и старательно салютовали офицерам. – Не привыкли они к лишениям. Трудно им будет.
– Да, образованных большинство. Они душою выше, потому что вдали от грязи росли. Но есть и работницы, кухарки, горничные. Я вот сама – мужичка бывшая. Вся женская Россия собралась… Мне хорошие инструктора позарез нужны. Я же неученая, звездочку на погон получила за кресты и ранения, а пуще того – для революционного примера. Одно название что офицер. Очень я на вас, господин штабс-капитан, надеюсь. Но только… – Она остановилась и снизу вверх, исподлобья, глянула на Романова. – Два вопроса у меня к вам сначала будет.
– Спрашивайте.
– Первый вопрос такой. Сможете вы на женщин только как на солдат смотреть? Если нет – лучше сразу уходите.
Отличный был момент, чтобы избавиться от позорного назначения. Но упустил Алексей свой счастливый шанс. Ответил:
– Смогу.
И подумал про себя: какие ж это женщины – лысые уродки в мешковатых гимнастерках и ботинках с обмотками? Прямо скажем, не искушение святого Антония.
– Слово?
– Слово. Скажите, а зачем их машинкой наголо бреют?
– Чтоб вшей не разводить.
Алексей пожал плечами:
– Даже мужчин сейчас под ноль не корнают. Можно было б стричь коротко. Ведь у вас там на парикмахерском пункте ужас что такое. Вой, как на похоронах.
– Это и есть похороны. Монашек раньше, я читала, тоже волос лишали. Потому что они из мира уходили. Мы тоже уйдем. Голову теряешь – что ж по волосам нюниться?
Она всё еще смотрела на него испытующе.
– Теперь второй вопрос. Командир батальона – я. За совет хороший в ноги поклонюсь, но если что приказала – выполнять без споров и обид. Хоть я женщина полуграмотная и только прапорщик, а вы штабс-капитан и по лицу видать, что в университетах обучались.
– Неужели еще видно? – удивился Алексей. – Я уж и забыл… А насчет субординации не извольте беспокоиться. Должность выше чина. И ваш пол меня,
