крепко, а кто остался, те жмутся к путям железнодорожным да станциям. Боятся, что натерпевшиеся за годы войны мужики на вилы поднимут. Причем своих в первую голову.
Только чего-то освещения нет ни фига. А, ну да, двадцатый же год. Эдисон уже, конечно, изобрел «лампочку Ильича», но до глухой сибирской деревни электричество еще явно не дотянули. Свечки да лучины в ходу. Ну, керосинка. Хотя нет, вон яркое что-то светится. И собаки брешут, как умалишенные. И тени какие-то мечутся по стенам. Что-то там происходит. Партизаны, что ль, уже на акцию собрались?
«Однако ж намело, – думал Андрей, с трудом выдирая ноги из снега. – О, околица уже, видать, метров на двести ошиблось оборудование. Хорошо, что в сторону деревни, а не к лесу, а то долго так не прошагаешь». В изнеможении он повис на чахлом заборе с едва держащимися на одном гвозде досками. За время марш-броска по заснеженной целине он согрелся и даже немного вспотел.
Едва слышный за ревом ветра, над деревней грохнул выстрел. За ним еще один. А вот это не к добру. Вряд ли партизаны будут палить в воздух, собираясь на ответственное задание. Чай, не горцы какие – сибиряки, народ сдержанный, суровый. Надо посмотреть поближе. Достав маузер и щелкнув предохранителем, он пролез под выломанной доской. Утопая в снегу, дошел до крайнего дома. Никого внутри. И дорожки не протоптаны. И стекла выбиты. И собаки нет, будка пуста. Да, многие тогда в теплые края да глухие леса подались, подальше от фронта, в надежде пересидеть. Еще один дом. Тут окошко светится. Надо бы стороной обойти. «О, черт!» – ругнулся Андрей, чуть не воткнувшись в невидимый за заносами метели забор в полтора роста. За ним зазвенел цепью, забрехал волкодав.
Касаясь рукой шершавых досок, дошел до угла, повернул. Улица. Стиснутая с двух сторон высоченными заборами, она вела к большой площади, посреди которой горел костер. У костра суетились люди, что делали – непонятно. Надо подойти поближе.
Он двинулся по неосвещенной улице. Темнота и периодически вылетающие неизвестно откуда снежные заряды надежно укрывали его от любых глаз, но рисковать не хотелось. Тем более что деревня: все друг друга знают.
У последних перед площадью домов Андрей остановился. Дальше идти было опасно, яркие сполохи огромного костра давали достаточно света, чтоб любой, кто обернется, мог его заметить. А вот в одном заборе ворота выбиты. И сам забор завален. И света за ним нет. Может, туда? Он свернул во двор. Занесенная снегом дорога вела прямо к крыльцу, за которым виднелась распахнутая дверь. Нет никого, да и ушли не сами, иначе кто б ее открытой оставил? Отлично. Если на второй этаж залезть, можно разглядеть все, что делается на площади.
Оставив на дорожке цепочку слизываемых вновь разыгравшейся метелью следов, он поднялся по скрипучему крыльцу. Прошел через сени в горницу. Справа русская печь. У стен рундуки и лавки. Занавески из веселого ситчика на окнах. Потухшая лампадка в красном углу. Посреди большой стол, на котором виднелся опрокинутый чугунок и несколько мисок. Кухонная
