брали, что попадалось под руку, в количествах совершенно идиотских. Главное было – вынести как можно больше. Мне все это было неприятно, но никто не понимал моих переживаний, все просто считали, что я боюсь и поэтому не ворую. Так что для подтверждения собственной крутизны и мне пришлось в конце концов выйти на промысел. Я нашла отдел игрушек, подошла к прилавку и сгребла рукой в свой рюкзак все, что там лежало. Никто из персонала не обратил на это внимания, зато мой авторитет в глазах товарищей поднялся. Потом было еще что-то, и еще – совесть меня больше не мучила. В основном я перла пластинки, кассеты и книги.
Все, казалось, сойдет нам с рук. Но в последний день Марина и еще две девочки из класса решили совершить последний рейд в ближайший магазин. Они с самого начала почувствовали, что все не так, как обычно. Когда девочки вошли, магазин как-то очень быстро опустел, и они ходили между рядами совершенно одни, полностью предоставленные сами себе – ни охраны, ни продавцов. И вместо того, чтобы, заподозрив неладное, уйти, они натырили всякой дряни.
Как всегда, схема была проста. Основную добычу складывали просто в сумку, потому что обнаглели и ничего не боялись: никто никогда ничего не проверял; а с какой-то ерундой пошли в кассу, чтобы расплатиться. И когда они уже стояли у кассы, откуда ни возьмись появилась тьма народу: охранники, полиция, дирекция магазина.
– Покажите, пожалуйста, что у вас в сумках, – говорят немцы Марине и компании.
– А в чем дело? Мы – советские граждане! Я требую консула! – кобенится Марина.
Но все-таки пришлось показать сумки, битком набитые товарами из этого магазина. На девочек кричали, угрожали надеть наручники и отвести в полицию, посадить в тюрьму. Туда, в магазин, вызвали Лыску и Мать Моржиху как ответственных. В результате вся компания, кроме Марины, понесла убытки: в кошельках у девочек были почти все деньги, которые нам выдали на поездку, они ведь ничего не тратили, только воровали. Так что им пришлось оплатить все товары, которые у них нашли, – и за себя, и за Марину, которая еще в самом начале перевела все свои бабки на пиво, сосиски и мороженое.
В школу, где мы жили, девочки пришли мрачнее тучи. Боялись, что сейчас придет полиция и начнет обыскивать всех и проверять, на какую сумму приобретено товаров и как это соотносится с выданной каждому суммой. Началась всеобщая паранойя. Но, слава богу, с обыском никто не пришел, и мы благополучно сели утром на поезд Берлин – Москва со всеми нашими пожитками.
Потом, уже в поезде, на подъезде к границе нас накрыла вторая волна паники. Некоторые пытались даже что-то выбросить из окна или спустить в туалете, так боялись пограничников. Марина же всю дорогу плакала, а ночью порезала себе вены и пыталась выброситься из окна. Потом она утверждала, что это была игра на публику, – она хотела показать, как глубоко переживает из-за своего падения. Не знаю, действительно ли она играла или все было по-настоящему, но тогда мы все ей поверили. Я прекрасно помню, как держала ее, наполовину высунувшуюся
