деревни – её Павел.
– Помоги мне шинель снять, Ариша, совсем озяб, чуть у родного дома концы не отдал.
Арина проворно потянула за рукав, но лишнее усердие чуть
не сбило его с ног, огромного Павла. Он сел и подозвал детей.
Детишки прижались, как воробушки, боясь пошевелиться: как
бы не толкнуть тятьку, а вдруг снова исчезнет – как в сказке. Они понимали, что в их дом вместе с радостью пришло и
большое горе. Как он терпит – ведь ноги-то нет, совсем нет, ему так больно!
Но дети есть дети. Что им нога? Лишь бы тятя живой – он такой сильный, такой самый-самый хороший!
– Ну, будет, Ариша. Или ты недовольна живости моей? Что ж,
я уйду тогда.
Он хотел подняться, но дети разом закричали: «Нет! Нет!» И
мать тоже: «Брось, Паша. Я – сейчас, что же мы сидим,
милый, ужинать будем, я мигом», – и засуетилась от стола в куть, из кути к столу.
Весть, что Павел вернулся с фронта, быстро облетела
деревню.Ехал-то он с попутными ямщиками, те и успели уже
пустить по улице новость. Скоро стали собираться люди, один по одному, и
набралась полная изба, а на печке с десяток ребятишек, все таращили глазенки и тихо шептались.
Мать быстро собрала на стол, поставила четверть самодельного вина и пригласила гостей к столу, которые не
погнушались, пришли проведать её дорогого гостя.
До поздней ночи поздравляли Павла с возвращением, а Арину
со встречей мужа. Сами же в душе жалели: достанется,
бедной,при безногом-то муже.
А на следующий день народу собралось еще больше. И снова
пили за возвращение и желали всего самого. А чего желать,
когда знали все, что сколько бы не желали, а будет то, что и видят на самом деле.
И так потекло время день за днем, месяц за месяцем, шел тысяча девятьсот четырнадцатый год, шла война. Нога у Павла болела,
не давала покоя, ныла. Все тело израненное пронизывало холодом, раны не заживали.
А жить-то надо – семья, двое детей и жена.
Арина жалела мужа: «Лечись, Паша, пригодится еще твоя
сила, а я сама», – взваливала на себя всю работу.
Зима лютовала, щипала колени, нос и щеки, а печь своего требует, ей подай.. Да и скотина кой-какая: сено, соломку ей,
водичку, а то и теплого пойлица. Все делала она своими руками, но как ни
тяжело было, а знала, что Паша дома, что он живой, отец её семейства. Хоть и без ноги, да лишь бы живой. Трудно детям
без отца ,а ей без мужа, хоть он и не помощь ей, но Арина
металась по двору как угорелая, веселая и помолодевшая.
Прошла зима, прошло лето, а осенью они собирались в ее родное село, за ягодой. Надо же на зиму запастись – и за
двадцать пять верст там тайга глубже, да и ягоды растет видимо-невидимо.
Награзили кадушками
