тело всё более возбуждалось, а рассудок рисовал картины сладострастной любви. В голове пронеслась шальная мысль: «Вот послал мне всё-таки бык пир для глаз». Он пожирал обнажённые тела взглядом, всматривался в изгибы их тел и всё больше и больше возбуждался, чувствуя напряжение во всех конечностях. Неудивительно, что по прошествии нескольких минут истомного наблюдения, он – подросток, попавший на пир спутниц Диониса, перевозбудился и испустил своё возбуждение в землю, к которой плотно прижимался животом.
Земле от этого не стало ни горячо, ни холодно, а в нём вновь за этот день произошли грустные изменения. Как только физическое напряжение спало, в его душе не осталось никаких эмоций, весь он как-то разом потух и обмяк. Женщины у машины более не интересовали его, и только внезапно навалившееся чувство голода напомнило ему, что он живой. Он прополз назад как прежде от травы по песку в сторону моря то самое расстояние, которое позволяло ему спокойно встать и не быть замеченным женщинами у машины. Затем он встал и поплёлся уже без всяких мыслей и целей назад к людям, которых он, казалось, покинул уже как несколько лет назад. И хотя он не стал взрослее, но его душа состарилась как-то резко и сразу лет на десять.
Да, в то лето он как будто лишился чего-то человеческого и обрёл что-то порочное, но сейчас на улице стояла ночная морозная зима, а два друга стремились из бара в тепло квартиры и обсуждали всякое разное.
– … Я говорю, знаешь, ведь ты мне самый лучший друг! Ты когда к нам пришёл, в первый же день, показался каким-то не таким. Ты в первый же день нашего знакомства начал рассказывать какую-то дичь из своей жизни, что-то очень личное.
– А, ну да. Я тогда был странным, взвинчено накалённым.
– Ты был скорее не странным, а двояким. То в религиозные бредни вдавался с простотой душевной и с полной уверенностью в своих идеях, а то вдруг полную дичь нёс, как то, например, что ты гадил в море один на пляже…
– Срал, ну и что? Блин, не вспоминай, чел, всякое было, не обязательно всё уж и помнить!
– Ты что, обижаешься что ли?
– Что было, то прошло, в желтые поля ушло! Давай о другом. Расскажи лучше ещё раз ту поэму Есенина.
– Какую? «Чёрного человека» что ли?
– Да. Очень я люблю, как ты её рассказываешь.
Друга, который попросил прочесть ему поэму, все с некоторых пор называли Вербой, хотя родители дали ему иное имя. Шагающий с ним в ногу молодой человек звался Н. Поскольку о Вербе ещё многое будет поведано позднее, стоит сказать несколько слов о личности Н.
Человеком он был сознательным и обаятельным, в компании всегда был всеми принят с воодушевлением, поскольку обладал ясным умом и умел взять под свой контроль любой разговор, вмиг определяя его суть. Он умудрялся обаять не только молоденьких девушек, но и стареньких умниц, с которых как будто писался образ черепахи Тортиллы.
В школе Н. учился посредственно,
