из многочисленных закусочных, теснящихся между набережной и Фронт-стрит. В теплые дни их цветные тенты колыхались на ветру, радуя глаз и душу.
Я остановилась у большой витрины, вдохнула знакомый карамельный запах. Как и прежде, у стены – три столика. Две парочки смаковали мороженое, когда-то казавшееся мне лучшим в мире, – правда, меня едва ли можно назвать экспертом, ведь я почти не выезжала за пределы округа Джорджтаун. На задней стене – фреска с местным пейзажем, а на боковых приколоты кнопками фотографии дельфинов.
За изогнутой стеклянной стойкой стоял Гэбриел Джонс. Его волосы совсем поседели, но кожа осталась такой же темной, а улыбка – широкой и доброй, как много лет назад, когда я впервые его увидела.
Дверь была открыта, чтобы внутрь проникал прохладный ветерок с реки, и я вошла, ожидая, пока Гэбриел рассчитается с посетителями. Высокий мужчина перед стойкой обнимал за талию миниатюрную брюнетку. Оба сосредоточенно выбирали мороженое.
Женщину я не знала, а вот мужчина показался мне знакомым. Было что-то такое в широких плечах, туго обтянутых рубашкой, и в пряди русых волос, упавшей ему на лоб, когда он наклонился вперед, почти касаясь щекой щеки женщины.
Словно почувствовав мой взгляд, он обернулся. Да, верно, я его знаю, и очень давно, почти столько же, как Мейбри и Беннетта. Однако мы с Джексоном Портером никогда не были друзьями. Никогда.
Джексон на мгновение задержал на мне взгляд, и я разглядела его получше: симпатичный юноша превратился в сильного, красивого мужчину, похожего на Кристофера Рива из старых фильмов про Супермена. Ну еще бы, парни вроде Джексона с возрастом не становятся мягче.
Он слегка нахмурился, словно недоумевая, где мог меня видеть, и повернулся к женщине. Может, это и глупо, но от смущения, граничащего с унижением, я залилась краской. Трудно поверить, что человек, сыгравший ключевую роль во время худшего события в моей жизни, меня не узнал.
Я ждала. В горле пересохло. Нужно выпить лимонада с мороженым, чтобы затушить огонь стыда и замешательства. Гэбриел отдал заказ, и Джексон Портер вышел, придержав дверь для своей спутницы.
– Мисс Ларкин, – приветствовал меня хозяин заведения, расплывшись в улыбке. – Такая же красотка, как прежде. – Он поднял глаза на колонку под потолком.
Играла плавная, медленная музыка. Гэбриел всегда ставил только послевоенные песни. По его мнению, современные хиты засоряют мозг и оскорбляют слух.
– «Не перестану любить тебя», Дорис Дэй.
Должно быть, он услышал дрожь в моем голосе, потому что подошел ко мне и заключил в объятия.
– Не обращай на него внимания, – кивнул он на дверь. – Некоторым просто ума не хватает вести себя прилично.
Я расплакалась – из-за мамы, из-за всего хорошего, что было во мне и от чего я избавилась вместе с плохим, и из-за моего глупого слабого сердца, которое до сих пор страдает по Джексону Портеру.
Восемь
