дни, когда днём нас укладывали спать, ужасно мучился, подперев кулачками скулы. Ведь воспитательница прямо сказала: «Положите руки под щёчки», – а не «Сложите ладошки и просуньте их между щекой и подушкой». В школе сердился, когда говорили, что сплю на уроке или ловлю мух, хотя на самом деле я просто смотрел в окно или вырезал складничком на парте Наташкино имя.
После выпускного вечера, вдоволь набродившись по ночному городу, мы с Наташкой на цыпочках пробрались ко мне домой, но, когда наступил ответственный момент, она вдруг сказала «нет», и я прекратил дальнейшие действия. Наташка почему-то обиделась и ушла. С тех пор я панически боюсь женщин: во-первых, они сами не знают, чего захотят через минуту, а во-вторых, не могут точно выразить словами, чего именно они хотят.
В армию меня не взяли тоже из-за женщины. Вначале она стукнула по моему колену молотком, отчего нога неприятно и некрасиво дёрнулась, а потом поинтересовалась, сколько в стране республик. А когда я спросил, в какой именно стране, как-то странно на меня посмотрела, но уточнила вопрос. Но я всё равно не смог ответить, поскольку сомневался, есть ли у нас ещё республики. Тогда она спросила, знаю ли я каких-нибудь художников. Я ответил, что нет, потому что меня с ними не знакомили, но если ей интересно, то могу познакомить её с маляром Петровым из тридцать второй квартиры. Наверное, предложение врачу пришлось не по вкусу, так как она спросила ни к селу ни к городу, кто такой Наполеон. Это-то я знал и сказал, что, как пишут в журналах, это очень вкусное пирожное или коньяк, а ещё был такой иностранец, который, возможно, его очень любил, я имел в виду пирожное, конечно, потому что коньяк горький. А прославился иностранец тем, что, когда ему стало у нас холодно, он поджёг Москву, чтобы погреться. Врач не сводила с меня глаз, из-за чего я начал нервничать: мало того что держат в неотапливаемом помещении в одних трусах, бьют по ноге, задают глупые вопросы, так ещё и смотрят как на сбежавшего из зоопарка. Окончательно я убедился, что женщина слегка не в себе, когда она понесла полную ахинею, спрашивая, какой сегодня год, месяц, день недели. На что я посоветовал заглянуть в календарь, стоящий у неё на столе. После чего и вылетел из военкомата с белым билетом и постановкой на учёт у психиатра.
Через пару месяцев я устроился на почту в отдел сортировки, потому что мама всегда меня ругала за неаккуратность и била головой о стену, если я клал что-то не туда. Она, пожалуй, была слегка неправа с точки зрения подходов к воспитанию, но с некоторых пор я привык класть всё на свои места, всегда тушить на ночь свет – словом, к аккуратности. На почте мне улыбаются – значит любят. Потому что я никогда не положу письмо не в ту стопку, если, конечно, вообще не забуду его положить.
После смерти родителей бабушка забрала меня к себе, а через пару месяцев после моего тридцатилетия умерла и она. В двухкомнатной квартире сразу стало просторно, пыльно и одиноко, и я пришёл к выводу, что пора обзавестись семьёй. К тому же прочитал в одной газете, что в среднем вступают в брак к тридцати годам, и если бы я в спешном порядке не женился, то здорово бы подпортил статистику тому парню, что это написал. Поэтому я побрился, надел чистую рубашку, повязал галстук, сходил в парикмахерскую и только потом купил газету с брачными объявлениями. А что вы думали, жениться – не марку наклеить.
Выбирать долго не пришлось: я отбрасывал все объявления, где не было адреса, а только телефон, потому что аппарат мне никто не поставил. Очень понравилась девушка на фотографии, но замуж она, наверное, не собиралась, потому что что-то там продавала со склада и оптом, а может, её продавали оптом со склада – я не понял. Поэтому выбрал объявление сразу под рекламой, надеясь, что моя избранница будет походить на эту девушку. Не зря же, в конце концов, напечатали фотографию!
На следующий день, купив букет цветов, я отправился по указанному адресу. Женщина, открывшая дверь, тоже замуж не собиралась: во-первых, у неё был муж, а во-вторых, им пора было отправиться на кладбище, ещё когда любитель пирожного грелся во всполохах столицы. Зато она сказала, что я могу найти избранницу на площади у памятника имени этой площади.
Пошёл дождь, и я стал мокрым, когда подходил к памятнику. Цветы со вчерашнего дня немного завяли, но мне всё равно было хорошо, и в голове вертелись стихи человека, изображённого скульптором:
Уж сколько раз твердили миру:
Люблю грозу в начале мая.
Как мимолётное виденье,
Белеет парус одинокий…
Она стояла у памятника и по сравнению с ним казалась такой маленькой, в обволакивающем фигуру светло-синем плаще, с ярко-красным зонтом и белыми, как снег, волосами. А ещё меня удивили её глаза – огромные, тёмные, словно созревшие сливы, и грустные, как у человека, потерявшего кошелёк с пенсией по инвалидности.
– Это Вы? – спросила она.
Поскольку рядом больше никого не было, не считая каменного изваяния, пришлось сознаться, что это я, и подарить ей цветы. Она была такой красивой, лучше, чем девушка на фотографии, что я побоялся ей не понравиться. И хотя к
