ещё сильнее. И не в красоте её оно таилось, а в какой-то надземной тишине, казалось, исходившей от каждого её движения. Золотые волосы, глубокие синие глаза, – в которых отражалось море, тонкие черты лица – всё это было совершенно новым, впервые встреченным – и давним, сказочно-знакомым…
– Мне не хотелось называть себя раньше, чем я достаточно узнаю, с кем меня столкнула судьба. Но теперь я уже чувствую, что никогда не пожалею о своем порыве. Мне хотелось бы ещё раз послушать ваше пение! Как странно, что в русском человеке так много итальянской экспрессии и даже манеры… Скажите, разве вы ничего не поёте по-итальянски?
– Пою, хотя немного, – ответил я. – Скажите, синьорина, могу ли я знать, где вы живёте?
– А знаете ли вы, где мы находимся сейчас? – спросила маркиза.
Я оглянулся и убедился, что никакого представления не имею о данной местности.
– Мы в двух шагах от меня. Сейчас мы выйдем на мост, и вам всё станет ясно!
Мы вышли по узкой улочке к каналу, где я успел прочесть название «Рио ди Сан-Тровазо», а через минуту мы уже стояли на мостике.
– Теперь смотрите – направо, в конце канала, перед вами Палаццо Скринья; его легко запомнить, напротив него двухэтажный коричневый дом. Среднее окно – моё… И всё!.. Итак, когда же я услышу вас?
– Сегодня вечером.
– Но где же?
Я поцеловал маленькую тонкую руку, и тихо ответил:
– У вашего окна!
Мы простились. Белая накидка ещё раза два мелькнула вдалеке и скрылась. Я стоял на мостике и рассматривал каменные берега канала. Красиво розовело справа старинное здание с готическими окнами, полуразрушенной круглой башенкой и массой зелени, обвивающей наружную сломанную стену. А влево, утопая в солнце, чистенький коричневый домик улыбался мне приветливыми окнами и ласковой листвою маленького сада.
Вечером, когда солнце опустилось и тьма легла на мутные каналы, я отыскал знакомого гондольера и, захватив с собой гитару, отправился на прогулку. Оставив берег, мы тихо продвигались среди снующих пароходиков и гондол. И старый лодочник обучал меня местным обычаям:
– У нас, – говорил он, – всё просто! Если не понравится ваше пение, то вы хоть до утра стойте в лодке, никого не увидите и ничего не услышите. А если понравится, если вас, что называется, принимают к сердцу, то подойдут к окну и бросят вам цветы. И это значит, что вы, во всяком случае, доставили удовольствие той, кому пели. Ну и конечно, остальное уже не касается ни обычаев, ни традиций, а только личного взгляда на дело!
Что же будет со мной? Как примут моё пение? Молчание или цветы украсят мой последний вечер в Венеции?.. Мы приближались. Повернули вправо, проехали под одним мостом, под другим и, наконец, под третьим; передо мной открылись знакомые места, и сразу тысячи волнений затрепетали внутри меня, и жуткая боязнь ущемила сердце. Передо мной открывался тёмный канал с освещёнными
