главное про нашего Фрумкина. Кстати, так, на всякий случай, его звание – Главный Конструктор. И ещё он член-корреспондент. Академии Наук СССР. Ну корреспондент – это понятно. Ему только иностранных журналов кажную неделю – пачками. И другие корреспонденции.
А вот по поводу члена – не могу ничего сказать. Не мое это дело, какие члены в организации нашей академии. У нас в цеху проще. При выходе, а зимой до 40 доходит, часто слышится:
– Вась, надень на х… шапку, а то уши поморозишь.
Мне говорили, иностранные люди и не могут разгадать нашу русскую душу из-за этой незамысловатой присказки. Ну просто из-за обиходного выражения. Да и на самом деле, не наденешь, на х…, так уж точно, уши поморозишь. Чё непонятного.
Ну ладно, все ж давайте, расскажу про соседа, про Исаака. Правда говорят, извините, все беды от баб. В смысле – от женщин. С Исааком яркий пример. У него была тихая жена, Фрума ее звали. Родила двух девочек. Уж на что я рабочий, но не могу не отметить – таких красивых девочек и я не видел. А учились – ни одной четвёрки. Даже по физкультуре.
Но пришла беда. И Академия не помогла, и уж мы даже бабок-лекарок мобилизовали из соседних с городом сел. Нет, не помогло. Не стало Фрумы. Наши дворовые отревели, Исааку все тёплые слова сказали. А он, как окаменел. Завод конечно не забросил, но что-то вроде сломалось. Да и как не сломаешься – такая беда.
Но стал жить. Никуда не уезжает. На могилу ходит регулярно. Девочки ведут хозяйство, а моя-то, моя Маруська обучает их готовить. Они и рады стараться.
В общем, жизнь идёт. Пока гром не грянет. Мы, как известно, и не перекрестимся. Гром не грянул, но появилась на заводе по распределению из ФЗУ секретарша. Э-э, да что рассказывать. И так все ясно. По жизни. Ну, стала она печатать Исааку статьи да рецензии разные. Дальше – больше. Он книгу написал «Мой путь к звездам». Её разные смотрели, листали, сделали секретной и издали в пятьдесят экземпляров. А Моисеевич рассердился. Здесь мол ничего секретного нет, отвечаю перед партией и Академией. Так что печатаете тыщу – тираж. Начал ругаться, что он почти никогда не делал.
Но зато за это время, печальное для него, он, оказалось, придержал такую «кастрюлю», что она может все. И к звёздам. И назад. И в бок. И в зад.
Все это он мне рассказал, мы во дворе на лавочке сидели. Конечно, взял слово, ни гу-гу. Да я что, я ж на доске почёта, не слезаю. Все понимаю. И что ему обидно. И что гнобят его в этой академии. И Челомей гадит. Да вот сделать-то, как он – никто не может. А всего-то – голова лысая, очки, веревочкой, да две чудесные девочки. Он даже директору заявление написал – сдаю две излишних комнаты, они мне теперь без надобности. Вот мужик.
Но что интересно. Моя Маруська даже бровью не повела.
– Не нашего ума эти лишние квартиры. Мы свои – заработаем своим трудом, – и ко мне бедром прижимается. Ну как подменили Маруську. Я однажды в подпитии даже хотел благодарственное письмо начальнику КГБ написать. И с советом – чтобы чаще этот КГБ с бабами профилактическую работу проводил.
