совестью. А ему так и тащить этот груз непрощенности, который взвалил на себя по собственной же глупости. Ради чего?!
Только никогда не узнать, кто подталкивает, – ангел или бес, пока не увидишь, что из этого получится…
…Очнувшись, Дуняша молча обвела взглядом каждого, не понимая, где она и что с ней, и, остановившись на Алексее, еле слышно, с расстановкой, прошептала:
– А помнишь… «Рапсодию?»… Теперь я знаю… ответ… Хоть и должна любовь… прощать все грехи… но только не грех… против самой любви…
И в тот же миг он рухнул пред ней на колени, обхватил руками ее выболевшее тело и, срываясь на крик, все молил простить его, пощадить, не бросать одного! Он вымаливал прощение, как безумный, понимая, что просто не сможет жить, откажи она ему в этой последней просьбе.
Дуняша слегка коснулась его большой горячей ладони, – бесплотно, будто бабочка крылом задела, – ощутив на ней каждую складочку в отдельности, каждый бугорочек, и вновь провалилась в беспамятство:
– Лье-шень-ка…
И было в этом то ли всхлипе, то ли вздохе столько любви и невысказанной боли, что не осталось никаких сомнений – она простила! И, напитавшись запредельной мудрости, пред Вратами в вечность отпустила ему чудовищный тот грех.
…Ушла она, спустя несколько дней, жарким августовским днем, аккурат накануне его именин.
Ушла так же тихо, как и жила.
На кладбище Александра громко, по-бабьи, выла, кидаясь на крышку гроба, и все умоляла взять ее с собой…Ей вторили старухи-плакальщицы, затянутые в черные застиранные платки, и от протяжного этого воя, вспугнувшего тишину сельского погоста, Ванюшка тоже заплакал и, вцепившись в отца, с ужасом взирал на это странное действо.
«Как же все это пóшло!..» – с брезгливостью подумал Алексей, впервые взглянув на Александру отстраненно. И, снятая с пьедестала, на который сам же ее когда-то и возвел, она представляла теперь поистине жалкое зрелище.
И странно было, и страшно, что вот Дуняши нет, а жизнь продолжается. Все так же несётся куда-то стремительная Сыть, в водах которой совсем еще недавно они радостно плескались в ожидании первенца; перекликаются на деревьях встревоженные птахи, колышется трава на ветру…
…И только тебя нет со мной…
…Не разбирая дороги, шел он прочь от несовместимого с образом Дуняши места, прижимая к себе сына. Непролившиеся слезы омывали ему душу, счищая с нее постыдные косяки молодости, все наносное и пустое. И возрождая к новой жизни…
Но уже без Дуняши…
И без любви…
Вместо эпилога
А спустя несколько лет, оставив сына на попечение Дуниной сестры, Алексей эмигрировал в Италию, обосновавшись близ Генуи, портового города на берегу Лигурийского моря.
Он часто писал на Родину, собирался забрать Ванечку к себе, предлагал родне всяческую поддержку.
Но сына вернуть ему так и не удалось…
Тайны
