я прошла его, погруженная в транс? Истчерч явно погружен в транс. Небольшой супермаркет «Спар» закрыт по случаю воскресенья; газетный киоск неподалеку тоже закрыт, но хозяин возится внутри, и я стучу до тех пор, пока он не открывает дверь и не продает мне пачку печенья, банку арахисового масла, сигареты «Ротманс» и спички. Он спрашивает, есть ли мне шестнадцать, и я, нагло глядя ему в глаза, заявляю, что мне еще в марте семнадцать исполнилось. Выхожу на улицу, закуриваю, а мимо на мопеде проезжает какой-то стиляга со своей стиляжкой, пялится на меня во все глаза, но мне не до него: я с ужасом думаю о тающих фунтах и пенсах. Ничего, завтра подзаработаю деньжат, если только мистер Харти не сжульничает, хотя неизвестно, как долго будут продолжаться мои трудовые каникулы. Если Винни и Стеллы не было дома, когда к ним заявились мои предки, значит ма с папой так и не узнают, что я больше не с Винни и вообще сбежала из Грейвзенда.
У автобусной остановки стоит телефонная будка. Если позвонить ма, она сразу начнет язвить и напускать на себя суровость, а вот если позвонить Брендану, то есть надежда, что трубку возьмет Рут, и я попрошу ее передать папе – не ма, а именно папе, – что со мной все в порядке, просто я бросила школу и некоторое время поживу в другом месте. Тогда ма, когда мы с ней все-таки увидимся, не сможет грузить меня чувством вины, мол, тебя-же-могли-умыкнуть. Открываю дверцу будки и вижу, что телефонная трубка вырвана с корнем. Значит, не судьба.
Может, попросить разрешения позвонить с фермы? Посмотрим.
Часа в четыре сворачиваю с Олд-Ферри-лейн на припорошенную меловой пылью проселочную дорогу к ферме «Черный вяз». Оросительные установки на полях прерывисто разбрызгивают прохладные облака водяной пыли, и я глотаю этот туман, как нитяные струйки зубного ирригатора, и любуюсь крошечными радугами. Сам фермерский дом – старое приземистое кирпичное здание с современной пристройкой; во дворе большой железный сарай, пара строений из бетонных блоков и ветрозащитная полоса из таких высоких стройных деревьев. Навстречу мне выскакивает черная собачонка, этакий толстый тюлененок на коротких мощных лапах, заливается лаем, виляя всем телом, и через пять секунд мы с ней уже лучшие друзья. Я вспоминаю Ньюки, ласково глажу собаку по голове.
– А, Саба с тобой уже познакомилась. – Из старой части дома выходит девушка лет восемнадцати, в холщовых штанах. – Ты, наверное, только что приехала? Клубнику собирать? – У нее какой-то забавный акцент – валлийский, наверное.
– Ага. Да. А где тут у вас… регистрируются?
Слово «регистрируются» ей кажется очень смешным, и меня это ужасно злит: ну откуда мне знать, как тут это называется? Она тычет большим пальцем на дверь за спиной – на запястьях у нее эластичные напульсники, как у знаменитых теннисистов – по мне, так дурь какая-то, – и идет к кирпичному сараю, рассказать остальным сборщикам про новенькую, которая решила, что здесь гостиница.
– К трем часам дня у нас уже двадцать поддонов
