на меня, даже не видит меня толком.
– Я всего лишь сказала, что я вам не враг.
В голосе женщины звучат виноватые нотки. Ей не следовало говорить этого, просто сорвалось с языка – я вижу, как она нервно теребит прядь. Ее слова висят в воздухе, даже когда она собирает вещи или говорит с женой, которая в ответ лишь кивает.
– Надеюсь, вы в порядке, мистер Ибрагим, – произносит перед выходом Люси Фишер.
Хотел бы я знать, кто же мой враг.
Позже я выхожу в забетонированный дворик и сажусь на стул под деревом. Вспоминаю гудение пчел, дарующее умиротворение, чуть ли не слышу аромат меда, цветков лимонного дерева и аниса, но их затмевает густой запах пепла.
Раздается жужжание. Не коллективное, как от тысяч пчел на пасеке, а одиночный звук. На земле у моей ноги лежит одна. Присмотревшись, понимаю, что у нее нет крыльев. Я протягиваю руку, позволяя ей заползти на палец, оттуда на ладонь. Она пухлая и мохнатая, с мягким тельцем, покрытым широкими желто-черными полосами, и с длинным жалом. Теперь она ползет по моему запястью. Я уношу ее с собой и сажусь в кресло, наблюдая, как насекомое устраивается на моей ладони и готовится ко сну. Хозяйка приносит в гостиную чай с молоком. Сегодня довольно людно. Женщины легли спать, только одна осталась здесь и что-то шепчет на фарси сидящему рядом мужчине. Хиджаб слегка прикрывает ее голову, – похоже, эта женщина из Афганистана.
Марокканец пьет чай большими глотками и причмокивает, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Время от времени он проверяет телефон, затем закрывает книгу и похлопывает по ней, как по голове ребенка.
– Что это у тебя в ладони? – спрашивает он.
Я вытягиваю руку, показывая пчелу.
– У нее нет крыльев, – говорю я. – Подозреваю, что это вирус деформации крыльев.
– Знаешь что, – произносит он, – в Марокко проходит медовая дорога. Люди приезжают со всего света, чтобы попробовать наш мед. В Агадире есть водопады, горы и множество цветов – это привлекает людей и пчел. Интересно, что за пчелы здесь, в Великобритании. – Он приближает лицо к насекомому, рассматривая, затем поднимает руку, словно собирается его пощекотать, как крошечную собачку, но останавливается. – Ужалит?
– Может.
Марокканец опускает руку на колени:
– Что будешь с ней делать?
– Я мало что могу. Отнесу обратно на улицу. Она долго не проживет: из-за отсутствия крыльев ее выгнали из колонии.
Марокканец выглядывает сквозь стеклянные двери во двор. Тот представляет собой небольшой квадрат, вымощенный плиткой, а по центру растет одинокая вишня.
Встаю и прислоняюсь лбом к стеклу. Сейчас девять часов вечера, солнце понемногу спускается за горизонт. На фоне пылающего неба чернеет высокий силуэт дерева.
– Пока еще безоблачно, – говорю я, – но через три минуты пойдет дождь. Пчелы в дождь не вылетают. Никогда не станут этого делать, а здесь почти все время льет.
– А
