о том, что произойдет завтра? Скорее всего, да, так как ужин им принесли дети. Женщины решили пока держаться от них подальше.
Вечером Мария пригласила Каспара к себе. Я сопровождал его, как обычно, но при разговоре не присутствовал; меня выставили во двор. Лишь по долетающим через форточку обрывкам фраз, можно было догадаться, что они ссорились, причем на повышенных тонах.
Умытое недавним дождем взошедшее над Тарханкутом яркое солнце, осветило деревенскую кузницу и сидящих вокруг на камнях выбритых, с ухоженными прическами, в чистых рубашках молодых матросов.
Кроме мытья, пользуясь обилием горячей воды и мыла, они выстирали свою одежду. По их просьбе им принесли ножницы и бритву; Этьен из Марселя, который работал до войны парикмахером, поработал над их бородами и прическами. Утром к завтраку вместо чая каждый получил большую кружку домашнего виноградного вина, а благосклонная крымская природа подарила им по этому случаю тихий солнечный день.
Наконец пришла староста, и тут же появились нарядно одетые женщины. Каспар каждому члену команды начертал на ладони при помощи химического карандаша его возраст. Остались чистыми мои и Каспара; но здесь все было понятно: мои из-за молодости, а у Каспара особый случай. Мы все догадывались, кто станет его спутницей, и были рады за командира. Но нас ждал сюрприз, о котором мы даже не подозревали.
Мария просмотрела все метрики, изображенные на ладонях, вывела Лавуазье, как самого старшего из нас и поставила его против женщины по имени Людмила. Велела им взяться за руки и смотреть в глаза друг другу. Лавуазье начал говорить: это было его обращения к будущей спутнице жизни. Текст нам набросала вчера Мария, но мы отредактировали его по-своему, потратив на это время до полуночи. Я до сих пор помню эти слова – простые, но идущие из глубины души.
– Я оторван от своей Родины, от родных и близких людей, холодно и одиноко мне на чужбине. У меня нет крова над головой, нет родного сердца, стучащего рядом, теплой руки, которая обнимет меня и протянет кусок хлеба. Я погибну, если не встречу любящего взгляда, который согреет мою душу и успокоит мои терзания, – нараспев произнес Лавуазье. Нам всем показалось, что на глазах у него выступили слезы. И все мы в это время старались не глядеть друг на друга: мне кажется, что глаза на мокром месте были у многих, так проникновенно звучала эта мольба в устах немолодого моряка. И тут же ответ Людмилы.
– Я здесь, мой милый! Я долго ждала тебя, я согрею твою душу и тело, и услышу твое сердце. Я тоже одинока, как и ты, и мне нужна опора: крепкая мужская рука и любящее сердце. И кров у нас будет один, и очаг наш никогда не угаснет.
– Смотреть друг другу в глаза! – громко командовала Мария и поднимала в руке шелковую нить, на конце которой золотое обручальное кольцо. На площади полная тишина; зрители – женщины, дети, старушки и старики, и небеса высоко над ними; все молчат. Прекрасно звучала французская речь, на нее так же прекрасно, отвечала русская
