Матвеевич, – миролюбиво молвил он. – Мне, знаете, без дела тоже скучно-с. Вы пока что встаньте на мое место. Мало ли что-с.
Он быстро сбежал по ступенькам, не заметив меня.
Куда бы это?
Я кинулся вслед, чуть не столкнувшись с индейцем, тоже не отстававшим от капитана.
А Иноземцов, оказывается, решил сам руководить пушечной стрельбой. Добежав до грота, он с ловкостью, какой я в нем и не подозревал, стал карабкаться по вантам и очень скоро исчез в дымном облаке. Я, конечно, тоже полез. Мне казалось, что рядом с Платоном Платоновичем я буду в безопасности.
– Первая, возвышение полтора! – раздалась усиленная рупором команда. – Вторая, возвышение два!
Приказ повторили в два голоса, наверху и внизу. Ударили пушки.
И мне сразу стало спокойней. Я поднялся повыше. Сверкающие штиблеты Платона Платоновича (это я с вечера начистил их до зеркальности) были в футе от моего носа. Расположился я преотлично: в сумеречной области между светом и мглою, так что мог видеть и турок, и – сквозь туман – кое-что из происходящего у нас на палубе.
Капитан дал поправку, и следующим залпом ихний фрегат накрыло основательно – почти все выстрелы легли в цель.
На мостике турецкого корабля размахивал руками человечек в красной феске – мне показалось, что он тычет рукой в мою сторону. По мачтам полезли синие фигурки с ружьями за спиной. Расположились на вантах и реях, окутались облачками дыма – и сразу же воздух вокруг меня зажужжал, засвистел.
Я догадался: вражеский капитан приказал штуцерникам ссадить с грота русского корректировщика. Стреляли они метко.
Платон Платонович воскликнул: «Черт побери!» – что было для него очень сильным ругательством.
Я испугался, не ранен ли – но нет, это одна из пуль выбила у него из руки рупор, и тот отлетел в сторону.
– Первая, прицел тот же! Кугелями! – надсадно крикнул Иноземцов. – Вторая, полпункта ниже!
– Что? Что?
Внизу не слышали!
Платон Платонович попробовал громче – и закашлялся.
Тогда я изо всей мочи проорал:
– Первая, прицел тот же, кугелями! Вторая, полпункта ниже!
– Есть кугелями! Есть ниже! – откликнулись батарейные.
Нога в сверкающем штиблете дернулась, будто хотела меня лягнуть.
– Марш отсюда, юнга! – просипел капитан. – Пришли кого-нибудь другого! Брысь!
Я сполз пониже, но уйти не ушел. Внизу, под мачтой стоял Степаныч, грозил мне багром. Рожа у него была красная, свирепая. Я осклабился, гордясь тем, какой я герой.
Здесь случилось невообразимое. Прямо под ногами у Степаныча хлопнул и раскрылся огненный цветок. Боцмана швырнуло о мачту, и он тут же весь вспыхнул, словно просмоленная ветошь.
Я впервые увидел вблизи, как разрывается зажигательная бомба. С ревом, какой никак не могло издавать человеческое существо, живой факел покатился по палубе.
От
