в большом. Нет, не очень. Другие дома у нас больше, этот мне очень большой.
– И сколько комнат в этот небольшом доме?
А он и не знал, что это важно, что нужно сосчитать. Ответил масштабно:
– Десять. Или двадцать. Я вам завтра точно скажу, ладно?
Дяди с телевидения выглядели веселыми, добрыми, ему ужасно хотелось с ними подружиться, он вообще был общительный.
– И где еще у вас дома?
– На Луганском озере. На озере Комо – мой любимый, очень красивый. А еще – не помню. Я не во всех был.
– А что делает твой папа?
– Работает на фабрике! – Марио гордился своим отцом, они были большие друзья.
– Кем? Рабочим? – вкрадчиво спросил улыбчивый дяденька.
– Наверное, да. Не знаю точно. Мама говорит, что он работает как вол. Но как называется работа, я тоже завтра скажу, я у него спрошу.
Дядьки переглянулись.
– Есть ли что-то такое, что ты очень хочешь, но не можешь получить? Подумай хорошенько.
Он старательно думал изо всех сил. Мороженого не дают, сколько хочет, но все-таки дают. Спать уводят рано, когда в доме начинается самое интересное. На пони кататься разрешают всего час. Но если быть честным перед чужими людьми, то надо признать: чтобы чего-то не дали, когда просил, – нет, такого не было. И он ответил:
– Нет, такого нет.
И снова дядьки многозначительно посмотрели друг на друта.
Назавтра они не пришли, хотя Марио уже все знал про комнаты в их миланском доме и про то, кем работает папа.
Зато Первого мая его показали по телевизору. Не только его, конечно. Там многих детей расспрашивали. Это была программа, подготовленная коммунистами. Они показывали и совсем бедных детей, которые жили со всей семьей в одной большой комнате деревенского дома, которым родители не могли купить ничего из того, что они просили.
Марио смотрел передачу и очень жалел их.
Перед тем как показать материал, отснятый в их школе, на экране появился тот самый улыбчивый друг с телевидения, который задавал ему вопросы, и очень сурово сказал, что вот как людям живется, но что, дескать, есть и другие. И на экране появилась гладкая, добродушная, оживленная физиономия Марио.
Он почувствовал, как родители напряглись. Но мальчик знал, что не подвел их: ведь он не обманывал, вел себя вежливо, отвечал четко, полными предложениями, с хорошей дикцией.
Отец и правда остался им доволен:
– Вот именно, сынок, работаю как вол. А если не буду так работать, кто же им обеспечит рабочие места? Об этом им бы тоже не мешало сказать! Мои рабочие это понимают, мы не враги. У меня за все эти годы ни одной забастовки не было. А они из моего сына хотели дурачка сделать! Но не вышло!
Так началось политическое и экономическое образование будущего наследника огромного промышленного производства.
Он был единственным сыном, и выбора у него не было – с детства знал, кем станет. И
