его к ответственности, если видел, что тот – невиновен. А сейчас получалось так, что он отнимал сына у старого генерала, который был опорой порядка в Варшаве в эти трудные минуты, – и при этом искренне считал молодого человека невиновным.
Он впервые узнал, что это такое – арестовывать невиновного человека, человека, которого ты и сам считаешь невиновным. И ему это не нравилось.
– Пан генерал, я могу вам пообещать только одно, что я лично прослежу за тем, чтобы при производстве следствия закон соблюдался до последней запятой. Кроме того, я лично прослежу за тем, чтобы все данные об убитом, о том, кем он был – внесли в дело и представили на рассмотрение судье.
– Закон... – генерал снова повернулся к окну, – кому сейчас нужен закон, кто помнит о нем? Вот эти?
– О нем помню я. Надеюсь, что и вы, пан генерал. Закон нужен нам.
Генерал покачал головой.
– Что есть закон вот для них? – Он показал рукой в окно. – Рокошанам не нужен закон. Им нужна свобода. Они выходят на улицы и кричат – нам мало свободы! Дайте нам ее... Знаете, пан полицейский, когда-то давно... я и несколько других офицеров удостоились личной аудиенции монарха... тогда еще царствовал отец ныне правящего монарха, да продлит Йезус его дни. Он тогда сказал одну фразу, которую я и, наверное, мои спутники запомнили на всю жизнь. «У моего подданного нет права быть скотом», – вот что он сказал. И в России – никогда такого права у подданных не будет. Те, кто выходит на площадь и кричит, что им мало свободы, требует именно такой свободы. Свободы быть содомитом, наркоманом, диссидентом. Нас, которые не дают им эту свободу, они называют иродами и сатрапами...
Генерал снова замолчал.
– Пан генерал, вы знаете, где ваш сын был в ночь на двадцать шестое июня сего года? – осторожно спросил пан Гмежек.
– Об этом он расскажет вам сам. Если захочет. Думаю, захочет, потому что ему нечего стыдиться. Раньше таких, как этот пан... сжигали на кострах. Сейчас – у нас есть закон.
Генерал нажал на кнопку звонка, он зазвенел так резко, что старший инспектор Гмежек непроизвольно вздрогнул.
– Еще один вопрос, пан генерал. Я думаю, что ваш сын мстил за кого-то. Вы знаете – за кого?
– Об этом он тоже расскажет вам сам.
Хлопнула дверь, на пороге вырос майор Пшевоньский
– Пан генерал?
– Проводи, – коротко произнес генерал, показывая на Гмежека, – пусть полицейские выполняют свою работу.
– Прошу меня простить, пан генерал, – сказал Гмежек.
Генерал ничего не ответил.
Вместе с паном майором они проследовали на другой этаж, уже перекрытый. Здесь было шумно, голосили рации.
– Как вы выведете его из здания, пан полицейский? – негромко спросил майор Пшевоньский. – демонстранты его разорвут и вас заодно?
– Кто сказал, что я кого-то собираюсь выводить из здания?! – раздраженно ответил старший инспектор. – мне нужно
