Сейчас он припомнил кое-что еще. Выполнив это задание, он впал в депрессию. Два года не посещал университет. Как будто несколько строчек, написанных им о русской пьесе, а главное, о прибытии поезда где-то за сценой, вызвали этот срыв и внушили ему мысль о смерти.
Сегодня, благодаря сну и кушетке, он осознавал и другое обстоятельство. Событие, которое он никогда не связывал с этой историей. В то время мать, воспитавшая его одна, снова вышла замуж. Той самой весной она переехала к мужу, оставив квартиру. Поезд – смерть – ворвался в чеховские диалоги и в тот комментарий. Как и в реальность. Он унес вдаль мать, тем самым убив его в собственном сознании.
Жанна слушала как зачарованная, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами. Она утратила представление о времени – и даже о пространстве. Плыла в потемках, неотрывно следуя за мягким и спокойным голосом Феро, слившись с этими голосами, которые пронзали ее и завораживали.
Внезапно она очнулась. Взглянула на часы. Два ночи. Ей надо поспать. Чтобы завтра быть в форме. И так сегодня весь рабочий день пошел насмарку…
Она быстро прослушала вечерние сеансы. Последний, на посошок. Остановилась на шестичасовом пациенте.
– Вы не ложитесь? – спросил Феро.
– Нет.
– Тогда присядьте. Устраивайтесь поудобнее.
– Нет. Вы же знаете, дело не во мне.
Властный низкий голос с испанским акцентом звучал сухо.
– Есть новости?
Тон Феро изменился. Стал напряженным, нервным.
– Новости? Его припадки все сильнее и сильнее.
– Что он делает во время припадков?
– Не знаю. Он исчезает. Но это опасно, я уверен.
– Я должен его увидеть.
– Невозможно.
– Я не могу поставить диагноз, не поговорив с ним, – возразил Феро. – Не могу лечить его через посредника.
– Все равно из этого ничего не выйдет. Вы ничего не увидите. Ничего не почувствуете.
– Позвольте мне судить самому.
Эти слова Феро произнес с необычной для него властностью. Он стал почти агрессивным. Но испанца, похоже, это не смутило.
– Недуг у него внутри, понимаете? Скрытый. Невидимый.
– Я здесь только и делаю, что охочусь за подавленными тайнами, о которых не подозревают даже их обладатели.
– У моего сына все иначе.
– В чем же разница?
– Я вам уже объяснял. Бояться следует не моего сына. А того, другого.
– Значит, он страдает раздвоением личности?
– Нет. У него внутри живет другой человек. Или, скорее, ребенок. Ребенок, у которого своя история, свое развитие и свои требования. Ребенок, который вырос внутри моего сына. Словно раковая опухоль.
– Вы говорите о том ребенке, которым был ваш собственный сын?
