императором Рима, – сказал отец. – Он согбен под тяжестью жестокости и лишений. Он негибок, скучен и страшится за свою жизнь! Человек, не способный быть императором, не должен становиться императором. Во всяком случае, не в наше время».
«Может быть, он уйдет в отставку, – печально предположила я. – Он усыновил молодого полководца Германика Юлия Цезаря. Ведь это значит, что Германик будет его наследником?»
«Разве прежним наследникам Августа усыновление пошло на пользу?»
«Что ты имеешь в виду?»
«Подумай головой, – сказал отец. – Нельзя больше притворяться, что мы живем в Республике. Необходимо определись статус императора и пределы его полномочий! Необходимо создать схему наследования, исключающую убийство».
Я попыталась его успокоить.
«Отец, давай уедем из Рима. Поселимся в нашем доме в Тоскане. Там всегда так хорошо!»
«В том-то и дело, что мы не можем уехать, Лидия. Я должен оставаться здесь. Должен хранить верность своему императору. Ради семьи. Я обязан выступить в сенате».
Через несколько месяцев Тиберий отослал своего молодого и красивого племянника Германика Юлия Цезаря на Восток, чтобы убрать подальше от низкопоклонничества и лести римлян. Как я уже говорила, люди высказывались начистоту.
Предполагалось, что Германик; будет наследовать Тиберию. Но Тиберий оказался слишком завистлив, чтобы слушать, как толпа восхваляет Германика за его боевые заслуги. Он хотел удалить его из Рима.
Таким образом, довольно обаятельный и соблазнительный молодой полководец отправился на Восток, в Сирию, и исчез с любящих глаз римского народа, из сердца Империи, где городская толпа вершила судьбы мира.
Рано или поздно начнется новая северная кампания, поняли мы. Германик в ходе последней кампании нанес сильный удар по германским племенам.
За обеденным столом мне в животрепещущих подробностях поведали об этом братья.
Они рассказали, как вернулись, чтобы отомстить за страшное избиение полководца Вара и его войск в Тевтобургском лесу. Если их призовут еще раз, можно закончить дело, и мои братья согласны отправиться в поход. Они принадлежали к числу тех старомодных патрициев, которые всегда готовы были сражаться.
Тем временем поползли слухи, что делатории, печально известные шпионы преторианской гвардии, кладут себе в карман треть состояния тех, на кого доносят.
Я сочла это ужасным, но отец лишь покачал головой.
«Это началось еще при Августе».
«Да, отец, – ответила я, – но тогда предательством считались поступки, не слова».
«Тем больше причин молчать. – Он устало откинулся на спинку ложа. – Лидия, спой мне. Доставай лиру. Сочини какую-нибудь смешную эпическую поэму. Давно уже я тебя не слушал».
«Я уже вышла из этого возраста», – ответила я, вспоминая глупые, непристойные сатиры на Гомера, которые я раньше придумывала так быстро и легко и которыми все восхищались. Но его просьба
