настолько кристально чист, он, как росинка на молодом побеге, что никто, я повторяю, никто, не обвинит его в очернении нашей советской действительности. Так выпьем за советскую действительность, которую никто уже очернить не сможет.
Я так никогда и не узнал, издевается он или говорит серьезно. Рассказывали, что при Сталине сидели и его дед, и отец. А страх – штука не привнесенная, а передающаяся на генетическом уровне. Выпили еще, потом еще. Иван Иваныч взял гармошку, и понеслись любимые частушки:
Как на Киевском вокзале
Вышла катастрофия.
Муж попал под самосвал,
А жена под шофера.
В магазин я бегал еще дважды. Наконец, Иван Иваныч с Николай Петровичем, взявшись крепко за руки, попытались уйти домой. Две попытки оказались неудачными: в дверь проходили только сцепленные руки. И только встав «паровозиком», они, наконец, смогли выйти. Хозяин мастерской, Василий Фомич тихонько посапывал на диване. Михал Абрамыч казался трезвым, только неестественно безжизненные глаза, смотрящие в одну точку и дрожащая рука со стаканом, выдавали его опьянение. Казалось, что он не замечал меня и все внимание сосредоточил на стакане.
– Ты кто? – спросил он, и не дожидаясь ответа, опрокинул в себя стакан с портвейном.
– Как кто? – я опешил от его вопроса. – Учитель истории, ваш коллега.
– Ты кто? – еще раз переспросил он. – Если ты не коммунист, ты никто, ты говно. А с говном я не пью. Наливай. – Он протянул руку со стаканом и в то же мгновение уронил голову на стол и захрапел. Мероприятие закончилось. Я аккуратно вынул из его руки стакан, под голову для удобства подложил тарелку с квашеной капустой и засобирался домой.
Следующий день прошел в муках раскаяния и головной боли. Было стыдно за вчерашний день. Хотелось начать новую жизнь, но сначала хотелось выпить. Пили тем же составом в «легкую» исключительно для поправки здоровья и экономии денег.
– Слушай, Юр – обратился ко мне Михаил Абрамыч. В трезвом состоянии он общался с коллегами более фамильярно. – Не пора ли тебе в партию вступать. Анкетные данные хорошие: историк, женат, в коллективе пользуешься уважением. Так ведь, товарищи?
После «поправки здоровья» товарищи были в благодушном настроении и согласно закивали.
– Я дам тебе рекомендацию, – продолжил он – директор даст. Короче, пиши заявление.
– Прям счас? – выразил я некоторое удивление.
– Нет, сначала за бутылкой сбегаешь.
– Но, Михал Абрамыч, – не очень охотно я попытался отказаться. – Мы же договорились, что сегодня по одной и разбегаемся.
– Юр, ты что. Такой праздник образовался. В партию тебя провожаем. Будем обмывать молодого коммуниста.
Это Василий Фомич с Иван Иванычем подвели идеологическое обоснование.
– Товарищи, правильно говорят, Юра, – строго произнес Михал Абрамыч. – Давайте, Юре по рупь пятьдесят.
Я
