Чистяков. – За то! За то, блядь, что твои крестьяне наших раненых вилами добивают! И на базаре отрезанные головы вывешивают на обозрение! Скоты!
…наивный мальчишка…
Епимахов поерзал на стуле, затих, а Женька поведал ему, как пленного духа расстрелял, и Шарагин вспомнил, при нем это было, как всадил Чистяков в духа весь рожок. Афганец валялся бездыханный, а пули ковыряли тело.
…Женька смеялся, а потом сплюнул и попал духу на лицо плевком…
Новому лейтенанту, безусловно, слушать про войну всамделишную было интересно, в новость, но и странно немного, жутковато. Жутковато не от того, что боевые офицеры так запросто рассуждают о том, как убить человека, и бахвалятся этим, и не от натуралистичности описаний, а из опасения, что нечто страшное произойдет и с ним, как с командиром взвода, о котором упомянул Чистяков, – тот подорвался на первом же выезде. Как у любого нормального человека, екнуло у Епимахова что-то внутри при мысли, что впереди еще два года войны и может произойти все, что угодно, например на первых же боевых пулю из «бура» можно получить.
– Старая винтовка начала века, – рассказывал Чистяков. – Духи из «буров» за три километра в голову попадают. Винтовки от англичан остались.
Афганцы англичан в пух и прах разбили. Одну половину экспедиционного корпуса вырезали, вторая от гепатита скончалась…
Водка помогала перебарывать плохие предчувствия, и Епимахов как завороженный слушал дальше. Сильно нагрузили его – и рассказами, и спиртом.
Для него в этот вечер был только один настоящий герой, один истинный боевой офицер – старший лейтенант Чистяков, покидающий на днях Афган с боевым орденом.
Совсем иначе воспринимал рассказы друга Шарагин. Любил он Женьку, жалел, понимал и в то же время иногда побаивался, потому что с головой у Чистякова, что бы ни говорили, было не совсем все в порядке. Как и у многих, кто провел в Афгане весь срок и не в штабе просидел, а воевал по-настоящему и много.
Рассказывали, что Женька сильно переменился за два года. Приехал он в Афган добровольно, по рапорту, так же, как и его брат Андрей.
…приехал, наверное, таким же наивным, как лейтенант Епимахов…
Веселей Чистякова во всем батальоне, а то и в полку офицера было не сыскать. Жил он легко, служил добросовестно, воевал грамотно, смело, лихо, отчаянно, так что на медаль представление пошло через несколько месяцев.
Комбат в Женьке души не чаял.
И вот однажды забрел Женька в гости к полковому особисту – они чуть ли не на одной улице в Союзе жили – и наткнулся на специально подобранные фотографии со «зверствами душманов». Держал их особист главным образом как пособие для бойцов. Раз такое увидишь – навсегда передумаешь шастать за пределы части, с афганцами на посту и на выезде торговать и на боевых дальше двадцати метров от позиций не отойдешь, за заставу шага не ступишь.
– Гляди, этот солдат, у которого звезда на спине вырезана, купаться с заставы отправился, – обычно вкрадчиво начинал особист, уведя
