Но настолько опоэтизированные, что под пластами поэзии их и не рассмотришь… Но ты, похоже, Библию знаешь плохо?
– Почему? – спросил Тангейзер настороженно. – Я ее прочел всю!.. Начиная с сотворения мира. Правда, про людей пропустил, неинтересно, но сотворение мира – красотища неописуемая! Каждая строфа дышит величием… Я пытался положить на музыку, но не сумел, слишком грандиозно. Нужно много разных инструментов, а не одна моя лютня…
Константин повторил медленно:
– А про людей пропустил… Хорошо сказано. Люблю я тебя, Тангейзер! Весь ты какой-то…
– Какой?
– Не такой, – сообщил Константин. – Но, наверное, поэты и должны быть немножко иными?
– Все люди немножко иные, – ответил Тангейзер. – Поэт должен быть иным очень даже множко! Одной ногой вообще в другом мире…
– Сумасшедшим?
– На грани.
Поздно вечером, натягавшись камней, усталый и голодный, он пришел в их дом, плотно поужинал, хотя поэты должны голодать, сочиняется вроде бы лучше на пустой желудок, ага, поговорите там, знатоки, а он еще и запил целым кувшином вина, после чего достал лютню.
Когда пришли Константин и Вальтер, тоже запыленные, Тангейзер уже сидел на подоконнике и задумчиво перебирал струны, наигрывая легкую мелодию, останавливался, подтягивал струны, снова начинал пощипывать серьезно и сосредоточенно.
Константин разделся и с наслаждением мылся, хмурая немногословная сарацинка в длинном пестром платье притащила из своего дома кувшин с водой и лила тонкой струйкой, бережно расходуя, крестоносцу на голову, в ее глазах Тангейзер видел тщательно скрытое изумление мощной фигурой франка.
– Лей больше, – потребовал Константин.
– Утонешь, – ответила сарацинка.
– Лей!
– Воды мало.
– Я заплачу, – пообещал Константин.
Она тут же перевернула кувшин вверх дном и вылила всю воду ему на голову и плечи.
Вальтер раздевался медленно, неспешно, с интересом поглядывал на Тангейзера.
– Новую песнь складываешь?
Тангейзер покачал головой.
– Нет, очень старую вспоминаю. Ее сочинил участник… даже вожак третьего крестового похода.
Вальтер удивился, даже рубаху задержал над головой.
– Кто? Ричард Львиное Сердце?
– Да, – ответил Тангейзер. – Это меня и удивляет…
– Что король умел складывать песни?
Тангейзер ответил задумчиво:
– Нет, другое…
– Что?
– Королю Ричарду, – ответил Тангейзер с некоторым смущением, – прозвище Львиное Сердце дали не за храбрость, как теперь некоторые начинают думать по невежеству, а за невероятную звериную жестокость, которую он проявлял… И вот этот человек складывал такие нежные и точные песни, где каждое слово уложено, как умелым ювелиром камешек в короне, а каждая нота звучит именно так и так, как может затронуть сердце!
Вальтер сдвинул плечами.
