Тёму в бок – ты пошутил, я пошутила – и заказала бутерброды, с ветчиной и с сыром. Все это время щербатая Настя молчала, отчаянно борясь со сном. «Я ее не довезу», – сказал Тёма и начал подниматься, но его снова посадили. «Довезешь. Я помогу». В нем боролись отвращение и врожденное чувство долга. «Ты не смотри, что она смурная. Глаза боятся, а руки делают».
Победило чувство долга. После того как деньги были пересчитаны, они подхватили Настену с двух сторон и вывели под ноябрьский снежок. Он шел и думал: «Золотая рыбка, драная кошка… легко мне все достается. Смирись, Тёма. Бывает хуже». Вдруг какой-то тип схватил Настю за локоть. «Ты куда, красавица?» – «Она с ним», – кивнула на Тёму сводня. «Сначала пусть со мной рассчитается». – «А в чем дело?» – он потянул к себе законную добычу, но тип, чье лицо напоминало дешевый кремовый торт, держал ее цепко. «За ней числится должок». – «А в другой раз вы с ней не можете разобраться?» – «В другой раз? Я ее вторую неделю не могу отловить!» – «Послушайте…» – «Нет, это ты послушай», – тип интимно приобнял за плечи своего нового дружка, и Тёма, вывернув шею, успел увидеть, как шерочка с машерочкой уходят под ручку.
Тёма завелся. Денег, хоть и казенных, жалко, да и самолюбие задето. А этот, сладенький, повис на нем, все оборачиваются, и ухо горячим языком вылизывает. Кое-как Тёма от него отлепился, а девицы уже вон где, возле Ленинградского! Он бегом за ними. Встречающих и провожающих, как фигуры на шахматных клетках, интеллигентно так передвигает. Догнал. «Ты, Настя, далеко?» Она сразу в крик: «Милиция! Помогите!» Голос как у осипшего на плацу ротного, и сна ни в одном глазу. А рядом сводня, как ветер в трубе, подвывает. «В чем дело? – как из-под земли вырос перед Тёмой сержант милиции. – Ваши документы!» – «Да вот», – начал, было, он объяснять, да быстро осекся. Рябой сержант долго изучал редакционное удостоверение – ровно столько, сколько требовалось двум профурсеткам, чтобы скрыться в здании вокзала. «С проституцией боретесь? – вдумчиво покивал головой сержант, возвращая документ. – Это правильно. Будем вместе бороться». И взял под козырек.
Тёма снова бросился в погоню и очутился на платформе – это был сквозной проход. Теперь их ищи-свищи. Улетели бабочки! Он шел в метро, как в детстве, грея руки в карманах, и довольно ухмылялся. Материал – пальчики оближешь. Он радовался, как ребенок. Да разве в материале дело! В кои-то веки пасьянс не сошелся. Может, еще не все потеряно?
Крохи
Мокрая, теплая слизь. Пахнет псиной. Лежать в этом противно. Опять во сне пустил слюну. Как маленький, ей-богу. Переворачивая подушку, Федор со страхом всматривается в незнакомое лицо с бесстыдно раздвинутыми губами. Проснется и начнет приставать, сопровождая это голубиным воркованием и неуместными шуточками. А кончится, как всегда, истерикой. Февральская безнадега. Подвывает ветер, тихо сходя с ума среди сугробов и желтых фонарей. Надо встать и одеться в темноте, пока жена не проснулась.
– Ты куда?
– Спи.
– Разве
