Тоненький хрупкий мальчишка стоял перед Братом.
– Попросили, – одними губами выговорил Крис.
– Передай привет, – сказал Брат. – Пусть успокоится.
– Не судите… – повторил Крис, садясь в машину.
Водитель покосился на него в зеркало заднего вида, завел двигатель.
– Чего такой злой? – спросил он.
– Разгадал, – задумчиво произнес Крис. – И вроде – слабость человеческая, мякоть, чернота вокруг косточки, но понял…
– Погодка-то, – поморщился водитель. – Слякоть.
– Потеплело.
Молча миновали развязку, поднимая волны грязной воды и крошева, ряды неоживших еще магазинов, желтую станцию метро…
– Не сообразил бы, – хлопнул себя по коленям Крис. – Не разобрался бы, кто к нему пришел, спутал бы… И все.
Водитель предпочел промолчать.
Так было всегда, сколько он себя помнил. Звонил телефон. Где-то в черноте ночной прихожей звонил телефон.
По утрам Крис пытался заниматься уборкой. Бродил по квартире с замшевой тряпочкой и стирал пепел с подсвечников, зеркал и картин. Отводил в сторону паутинные занавеси и подвязывал розовыми ленточками от конфетных коробок. Перебирал пуговицы, собранные в банке из-под мармелада. Раскладывал на столе стеклянные бусы и обмахивал метелочкой фарфоровых кошек и пастушек. Старую скрипучую раскладушку сгибал в три четвертины и ставил к стенке. Раскладушка кряхтела, но поддавалась. С нее сыпались пружины.
Негритенок спал на диване, залакированный черным густым лаком. Крис проходился метелочкой и по его худой спинке. Менял свечи, собирая огарки в замшевый мешочек. Ставил новые, соблюдая порядок цветов: черную через белую. Венчальные свечи и бумажные венки сгребал в угол.
Чище не становилось. Отовсюду сыпались новогодние измятые звезды, старые альбомы, открытки, рваные перчатки, пропахшие духами, фетровые шляпы с голубиными перьями…
Крис откладывал тряпочку и метелку. Ничего не поделаешь… Садился у окна, заварив себе в лазурной огромной кружке желтый китайский чай. На подоконнике жил своей жизнью игрушечный деревянный домик, окруженный хрупким заборчиком. За заборчиком зеленели крошечные капустные кочаны, качался подсолнечник.
Хозяин домика, солдатик в красно-синей форме царских полков, иногда выходил на крылечко выкурить трубочку и поболтать о том о сем.
– Штык, – уважительно говорил он. – В грудак тыкать не резон. Тыкнешь – и застрял в ребрищах. Их у человека цельный частокол. Куда ни тыкни – ребрище! А вытянуть как? Как назад штык-то? Сапогом в пузо и тянешь… Человек костьми смерть свою хватает и ужо не отпускает…
– А куда тыкать? – спрашивал Крис, прихлебывая чай и наблюдая за кипучей жизнью школьного двора. Его окна выходили как раз на школьный стадион, и яркие курточки, шапочки и варежки не переводились.
– В пузо тоже не резон, – глубокомысленно говорил солдатик. – Умеючи надо. А то с разбегу – и в хребет. Тянешь назад, тянешь… Зазубренный штык – вот это дело. В кишки и с ними наружу обратно, и никаких
